[dwindow]

Мэри Рено - "Тезей"

Видно, что Мэри Рено задалась целью превратить короткую сказку в точный и выверенный исторический роман. И, выписывая его страницы, не свалиться в манящее фэнтази, способное разрубить любой Гордиев узел противоречий. Посмотрим, насколько ей это удалось.

Первые шаги по дороге подвигов

Стиль первых глав похож на пение хора в два голоса. Яркие безупречные чувственные картинки детства, в которые сразу веришь, обрамлены взглядом умудрённого, много повидавшего человека. С тобой как бы сразу разговаривают и ребёнок, и старейшина. Но голос старейшины не заглушает голос ребёнка, не исключает его, а лишь усиливает, придаёт точность чувствам и высказываниям ребёнка, строит от них мостик к взрослому читателю.

Мир, наполненный красками и сверхъестественным. Мир, где взрослые рядом и в то же время где-то очень далеко. Их место занимают боги и их проекции на земле. Богом выглядит конь, которого страшатся все. И маленький Тезей, идущий к нему, уже кажется рыцарем из баллады, спешащим на встречу с чудовищем. Именно на встречу, а не на битву. И то, что Тезей считает могучего коня своим братом, ещё больше отрывает мальчика от обычных людей. Но сразу и отбрасывает сумрачную холодную тень. Ведь конь предназначен в жертву. Значит, и у того, кто числит себя его родичем, жизнь будет состоять из последовательности жертв.

Там, в сознании, уже куётся сильный характер. Где слова, что ведут сквозь бурю и ураган? Где строчки, способные взять приступом любую крепость? Где секрет, которого не понимают обычные люди? Мэри Рено раскрывает его мелкими, но важными чёрточками, воплощёнными в мысли Тезея. "«Сыновья богов ничего не боятся, — подумал я, — сейчас они это увидят.» И хотя в душе было черно от отчаяния — шагнул вперед". Вот два предложения, точно дающие и Героя, и образ его мыслей. И пусть ему только семь лет, но сказанное себе в тот миг Тезеем, чётко падает в группу "Я слышу не мальчика, но мужа".

Подвиги герою уготованы уже самим древнегреческим мифом, но Мэри Рено многократно множит их количество, превращая любой пустяк в событие, любую муху раздувая не в слона, но в грандиозное деяние. "А мне и не нужен корабль, — говорю. — Я еду по Истмийской дороге", - даже в выбор пути вплетено унижение критян, чья власть пока выше, чем власть Тезея. Поэтому юный гордец не упустит случая подколоть заносчивых мореплавателей словцами, которые и Софокл, и Эврипид были бы счастливы вписать в свои пьесы. Тезей не только ловок, как все триста спартанцев, но и за словом в карман никогда не лезет. Впрочем, это и делает его привлекательным для читателя современности, в которой словесные баталии порой приносят куда более весомые результаты, чем прямая стычка.

Элевсин ("Ставили западню на оленя, а поймали леопарда!")

"Король умер... Да здравствует король!" - хоть эти слова пришли из Франции, но вот лозунг, под которым в Элевсине проходит жизнь Тезея. Мэри Рено не забывает добавить в образ героя философичные нотки. "Нет, — думал я, — шансы не равны. Он будет сражаться за свое царство, а мне оно не нужно. Он будет сражаться за свою жизнь, которая мне тоже не нужна. Я не могу ненавидеть его, как должен ненавидеть воин своего врага; я даже разозлиться не могу". Перед нами не Конан-варвар, силой пробивающий дорогу к вершине и ей же берущий все возможные призы. Те же самые призы Тезей будет брать с раздумьями, почётными и для Сократа, и для мыслителей более поздних времён.

Многочисленные портреты на страницах государственных хроник показывают нам лица тех, кого принято называть "деятель". Тот, кто сделал нечто в масштабах государства, изменив его историю настолько, что заслужил честь остаться в её книге. Где прячется черта, отделяющая деятеля от простого человека? Мэри Рено являет нам её: "Много времени в Элевсине я провел праздно: спал, танцевал или боролся с молодыми парнями, играл на лире, смотрел на море… Теперь я начал искать себе работу. Ничего не делать — не в моей это натуре". Здесь Тезей схож с Петром Первым, схватывающим полезное отовсюду, где только возможно. Но полученные знания не становятся лишь темами для эфемерных разговоров, а превращаются в кирпичики или раствор, их скрепляющий. Из всего этого непременно строится нечто полезное. Такое, чего ранее не существовало. Эта черта будет пронизывать всю жизнь Тезея по версии Мэри Рено. Она проявится и на Крите: "Привели мастеров чинить его; плясуны поначалу собрались посмотреть… но работа была кропотливая, всем надоело — разбрелись. А я остался. Мне всегда было интересно, как что сделано".

Угроза неминуемой смерти не страшит Тезея, хотя он непрестанно выискивает выход из создавшегося положения. "Приду я к отцу беглецом-попрошайкой, да еще, быть может, принесу ему угрозу войны с Элевсином. И дурацкий же у меня будет вид — от женщины удрал!.. То ли дело, если бы слух обо мне дошел раньше меня. Чтобы, еще не зная, кто я такой, отец сказал бы: «Вот бы мне такого сына!»". Этот выход должен быть почётным, достойным Царя. Если Тезею брошен вызов Судьбы, он воспринимает его, как поле для боя. И даже при нехватке сил становиться дезертиром не собирается. "Если я не смогу открыто прийти в Афины, чтобы слава моя бежала передо мной, — так мне и надо, — останусь в Элевсине, разделив судьбу прежних царей".

Любой случай продумывается до мелочей. Убить Кроммионскую свинью - подвиг. Но сделать это на земле Элевсина - святотатство. И Тезей выдаёт мудрое решение: "Она умрет не в Элевсине". В итоге поход за гигантским зверем и победа над ним приносит Тезею не просто славу, но убивает сразу даже не двух зайцев, а целую дюжину. И приз от Мегарского царя взял, и с наследником Мегарского трона крепко сдружился, и сплотил вокруг себя свой шуточный отряд, начавший превращаться в нешуточное войско, и показал всем, что линию свою гнуть готов до предела. Всё это в глазах читателей поднимает образ Тезея на невиданные высоты, хоть до его главного подвига страницы ещё листать и листать.

Зачастую яркий жест, запоминающийся поступок дарует большую победу, чем победа в прямом столкновении. Тезей являет это правило во всей красе, не ругаясь с коварным Ксантием насчёт раздела добычи, но выставив его невнимательным, а себя благородным. "Ваша доля, — говорю, — соответствует вашей доблести. Ксантий думает, что большего вы не заслужили. Военный вождь должен следить за всем боем, — он не может одновременно быть везде, — и он, наверно, не следил за вами так, как я. А что я сам о вас думаю, сейчас увидите, — и раздал им всю свою долю; себе оставил лишь оружие того врага, которого убил своей рукой. Они были очень довольны, а Ксантий — вовсе нет; так что все получили по заслугам". И не удивительно, что такая предусмотрительность спасла Тезею жизнь, когда дело дошло до прямого конфликта. То же непрестанное просчитывание последствий он являет нам и на поле боя. "Я нашел себе высокого детину, который отдавал команды. Было похоже, что если его убрать — остальным станет неуютно…"

Мысли Тезея не задерживаются в настоящем. Он словно уставился в одному ему видимую точку далёкого будущего, в котором расчищает себе достойное место: "В Элевсине мертвых царей запахивают в поле, словно навоз, и у них нет даже имен. Если я не составлю себе эпитафию — кто это сделает?"

Крит ("Я ведь сам такой же раб. Можно быть царем среди жертв?»")

С прибытием Тезея на Крит у историка-реалиста, описывающего подвиги героя, возникнет две проблемы: Лабиринт и Минотавр. И если первая путём исторического романа вполне разрешима, то вторая должна вогнать автора в тупик. В исторических хрониках нет места фантастическим существам. И, появись на сцене реальный монстр с бычьей головой, тщательно сплетённое полотно исторической действительности пойдёт прахом. Оказалось, для Мэри Рено это вовсе не проблема. Более того, она решила задачку двумя равноценными способами, полностью соответствующими тексту мифа Древней Греции.

1. "Он был очень смуглый; кожа не красноватая, как у коренных критян, а зеленовато-бурая, похожая на цвет спелой маслины. И грузен он был — как вол. Шея не тоньше головы, так что лишь сине-черная борода отчеркивала лицо. Жесткие черные кудри блестели маслом над низким лбом; широкий нос, вывороченные черные ноздри… Если бы не толстые мясистые губы, можно было б сказать — звериное лицо, морда скотская". "Я вспомнил, где я видел такие глаза: так смотрел на меня бык в Трезене, перед тем как опускал голову и бросался вперед".
"— Слишком звездное имя, — говорю — для такой низкой твари
— Это имя не для вас. Титул наследника — Минотавр".
Минотавр - не бык. Но и не сын Миноса. Зато схож с быком и статью, и манерами. Одного взгляда достаточно для того, чтобы понять: вот Тезею непримиримый враг. В романе Мэри Рено можно легко ориентироваться, как в диснеевском мультфильме. Если враг прост, красив и обаятелен, жди, и он станет Тезею верным другом. Если же поведение и внешность врага симпатии не вызывают, то враг будет обязательно повержен во славу Тезея.

2. "Старые критяне говорили потом, что мы были первой группой на их памяти, в которой никто не закричал от страха, увидев Миноса в бычьей маске.
Эта маска была творением великого художника — торжественная и благородная, — но я так и не успел ее рассмотреть: всё уже кончилось. Лукий шагнул вперед и произнес несколько слов по-критски (все обряды в Бычьих Плясках шли на древнем языке); какой-то момент мы чувствовали взгляд из-за хрустальных глаз; потом взмах золотой перчатки, снова грохот копий — царь ушел".
Быкоголовый всё же является на сцену. Но это всего лишь маска. Однако этот образ синонимичен минотавру из мифа. Он как бы восполняет в романе отсутствие реального минотавра. И Мэри Рено не упускает максимально разработать эту благодатную стезю. Быкоголовому предстоит встретить смерть именно от руки Тезея.

Успешно разрешив проблему Минотавра, Мэри Рено занимается собственными разработками. И тут ей сопутствует творческая удача. Бычья Пляска - удивительно ценная находка для сюжета. Она привязывает роман к реальным изображениям, найденным при раскопках в Крите. Она отлично заменяет странствия в Лабиринте, даруя вместо неизведанного пути непредсказуемость следующего дня для самого Тезея и для его команды. Игра со смертью на выбывание - сюжет, который продолжает оставаться в обойме самых востребованных и по сей день. Если же игра проходит в красочной обстановке, то это прямой путь к бестселлеру. Пример "Голодных игр" это легко подтвердит.

Но если в "Голодных играх" действуют одиночки, то здесь всё иначе. Тезей - прежде всего царь. И пора провести инвентаризацию текущих, весьма скромных владений. "Что бы мы тут ни решали — критяне все равно сделают что захотят, от этого никуда не денешься. Значит, мы должны сотворить что-то такое, чтобы они сами решили, что мы команда; команда, которую стоит сохранить". И это очень важное решение. Которое снова делает Тезея царём. Причём, на этот раз это не воля богов, но воля людей, собравшихся вокруг него. Вручивших свою судьбу. И если раньше впереди для каждого была лишь смерть без лишних вариантов, то сейчас забрезжила надежда. Ибо из толпы отчаявшихся они стали отрядом, у которого есть толковый командир.

"Мы должны обновить нашу клятву, — сказал я, — чтобы здешние боги были свидетели, но теперь клятва будет сильнее. Будет такая: «Жизнь каждого Журавля мне так же дорога, как моя собственная жизнь. Если другому будет грозить опасность, я сделаю для него всё, что смогу. Всё — и ни на волос меньше! Река, и Дочери Ночи, и Быколицый Посейдон, что под Критом, — да будут они свидетелями этой клятвы и да поразят меня в тот день, когда я нарушу ее!»"

Это не означало, что все вопросы раз и навсегда решены. Снова получив главенство, Тезей частенько станет задаваться вопросами, насколько прочна она, эта власть. И есть ли у этой власти практическое применение: сможет ли она изменить судьбу тех, кто ему доверился. "И еще я себя спрашивал — что произойдет, если Ирий, или Гелика, или Аминтор окажутся лучшими прыгунами, чем я, и станут ведущими в команде? Бычий Двор — это особый мир; его законы, естественно, вытекают из всей жизни его, и с ними нельзя не считаться…" Тем не менее, власть Тезея лишь возрастает. И, чуя расширения своего влияния уже не только в Лабиринте, но и вне его, Тезей чует в себе силу изменить казалось бы крепко устоявшийся за прошедшие века мир. Увидев сеть трещин в могучем древе, Тезей понял, как повалить ствол, казавшийся несгибаемым и несокрушимым. Искра восстания перерастает в пожар жаркой битвы, сметающей изнеженный дворец Миноса и того, кто занял в нём место Минотавра. Это вершина нашего героя. Это пик славы. Это точка взлёта, выше которой не забраться. И за которой неизбежно падение.

Ариадна

"Государь, — сказал я, — клянусь вам жизнью своей, я не успокоюсь, пока не возведу ее на трон", - эту фразу полезно запомнить тем, кто ещё не знает, что случится дальше. Или знает, но в версии оригинального мифа. Лучше даже записать, чтобы потом по ней сверять выписанные Мэри Рено хроники Тезея более поздних дней. В этой фразе даже не обещание, а клятва, порождённая чувством Тезея к Ариадне. Каждому царю требуется царица, и Тезей решил, что выбрал её. С момента восстания они неразлучны. Тезей защищает и оберегает её от любых напастей. Кажется, что даже опрокинься весь дворец в тёмную бездну, где стучит копытами Земной Бык, сотрясающий здешний мир, то рука Тезея покажется из тьмы и вытолкнет к свету, на кромку обрыва Ариадну. Ведь должно быть именно так.

Тем не менее, читавшие миф в курсе, что впереди остров, где Ариадна останется, тогда как Тезей поплывёт дальше. Некрасивый проступок для Мэри Рено не превращается в тёмное пятно на сияющей биографии любимого героя. Любящая женщина простит любое преступление. Тем более, если в жертву принесена соперница. Но как достойно вывести Тезея из ловушки, которую подстроил миф? Приём известен. Надо представить жертву в столь неприглядном облике, что читателя просто вывернет от омерзения. Он не захочет больше и знать об Ариадне и её дальнейшей судьбе. И отплытие Тезея в одиночку посчитает не предательским побегом, а чудесным избавлением героя. Надо сказать, приём Мэри Рено исполнила мастерски. Единственный блок первого романа, который категорически не хочется перечитывать (и я не стану этого делать) - праздник Диониса. В результате до читателя доходит, что Тезей просто вынужден оставить Ариадну.

Для закрепления результата Мэри Рено в конце приводит "оригинальный" текст древнегреческого мифа, где мы можем найти следующее: "Минотавр был убит, Тезей был на свободе — он собрал афинских юношей и был готов уходить. Но девушки были заперты отдельно. К этому Тезей был готов еще в Афинах: он обучил двух храбрых, но женственно выглядевших мальчиков и подсунул их вместо девушек. Эти мальчики отомкнули женскую половину, и все жертвы бежали на Наксос, забрав с собой Ариадну. Там ее нашел Дионис, влюбился в нее и сделал предводительницей своих менад". В этом варианте Ариадна вообще сбежала сама, а Тезей лишь не последовал за ней, отправившись в Афины. "Но постойте! - воскликнет любитель Древней Греции. - Что-то здесь не так!!!" И он будет абсолютно прав, ведь в настоящем мифе о Тезее сказано прямо и просто: "С помощью прекрасной Ариадны, которая решила бежать с Крита вместе с Тесеем, они переправились благополучно на остров Наксос. Явился к нему во сне бог Дионис и потребовал, чтобы он оставил Ариадну, так как по воле богов она предназначена в жены ему. Боясь гнева Диониса, Тесей с грустью отплыл от острова Наксос, оставив на нем спящую Ариадну. Проснулась Ариадна и, увидев себя покинутой на пустынном острове, стала горько упрекать вероломного юношу, для спасения которого она сделала все. Но явился к ней бог Дионис, успокоил ее, и вскоре Ариадна стала его невестой, а затем поселилась с ним на Олимпе". И здесь главное разночтение с текстом Мэри Рено. Сначала побег Тезея и лишь после всё, связанное с явлением Диониса. Это не математика. Здесь от перемены слагаемых сумма меняется очень сильно. В истории (и исторических романах) путать причину со следствием противопоказано.

Собственно, не стоит упрекать Тезея здесь и сейчас. Приговор ему вынесли сами сказители Древней Греции. Причём, двумя способами. В первом его судьба уподобилась злосчастному Язону, в схожих обстоятельствах бросившему Медею и нашедшему смерть в нищете и одиночестве от корабельного бруса "Арго". Во втором его обделили небесными территориями. Персей, убивший Горгону и спасший Андромеду, не поступил подобно Тезею и Язону. И он теперь сверкает созвездием, забрав на небеса не только жену и её родителей, но даже поверженного кита. Кажется, что сама Судьба проверяет героев, ставя в ситуацию, когда их жизнь зависит от слабой женщины. И когда они вместе со спасением принимают ответственность за эту женщину, Судьба ждёт их решения. Она готова и дальше блистательно возноситься, как с Персеем, до самых небес. Но она же расстилает чёрную дорожку, ведущую вниз, если тот, кто зовётся героем, дурно поступил со спасительницей. Впрочем, у Мэри Рено свой взгляд на случившееся. Читатель всегда волен принять её точку зрения или остаться при канонической.

Эгей

До следующего просчёта всего ничего - оставшийся на мачте чёрный парус. Забыв его сменить, Тезей повлёк этим гибель отца... Но нет, глазами Мэри Рено всё тоже не так. Эгей, конечно же, погиб. Вот только вины Тезея здесь ни грамма! Как может быть такое? Ведь мы помним! Отлично помним фразу, сказанную Тезеем ещё до знакомства с Эгеем: "Сказать: «Если я паду в битве — отнеси мой меч в Афины и отдай его царю». Нет, настолько я не доверял никому. Оно пожалуй и лучше: ведь надежда никогда никому не вредила — так зачем посылать отцу печаль?.." И это сказано о совершенно ещё незнакомом человеке. Как же бережно должен относиться Тезей к тому, с кем выиграл не одну битву, кого прикрывал не в одном сражении. Или перед нами уже не тот Тезей? Ну да ладно, здесь автор Мэри Рено. Посмотрим, как она нам преподнесёт случившееся.

Во-первых, автор твёрдо заявляет: Тезей НЕ ЗАБЫВАЛ о смене паруса. Лидер, властитель, царь, внимательный к любой происходящей поблизости мелочи, просто не мог бы упустить смену паруса из вида. "Я думал о нашем прощании, когда меня увозили на Крит… И будто снова рука его легла мне на плечо, и в ушах прозвучали его прощальные слова: «Когда придет тот день — пусть парус твоего корабля будет белым. Это послужит мне вестью от бога»". Казалось бы, бросай всё и беги менять парус. Но нет, Тезей не так прост. Он просто "вошел в холодное весеннее море, оттолкнулся от берега… «Отец Посейдон! Я был в руке твоей, и ты всегда направлял меня верно. Пошли же знак мне, поменять парус или оставить? Если ты будешь молчать — сделаю, как он просил, и выкрашу парус белым»". Боги подали знак, и Тезей не стал менять парус. Он отдал решение на волю богов. И это, во-вторых. Нам ли его винить, раз боги подсказали. Тем же, кого случившееся всё равно не устраивает, есть в-третьих. Оно же - в-главных.

"- Ты с Крита прислал с шутом весть, что он должен послать корабли против царя Миноса и привезти вас домой. С этого всё и пошло. Немногие знали, что его гнетет, но я — я всё знаю.
— Ему надо было выступать, а не горевать, — сказал я. — Крит прогнил до основания, и я знал это. Я это и доказал, поэтому я здесь…
— А ему!.. Думаешь ему было легко поверить тебе?"

Оказывается, здесь, в Афинах, Эгей предал сына, ждущего в Крите ведомый им флот. Не собрал Эгей корабли и от стыда предательства не смог взглянуть в глаза сыну, предпочтя уход из жизни. Всё тёмное и недостойное мигом перекладывается на чашу весов Эгея. А Тезей по-прежнему блистателен и непогрешим. Что за пустяк этот чёрный парус, когда тут ТАКОЕ вскрылось?!!! Этим крупным мазком завершается художественное формирование образа Тезея по версии Мэри Рено.

Бык выходит из моря

Дальнейшие страницы, в основном, напоминают иконописное полотно, живущее под лозунгом "Что Тезей ни сделает - всё хорошо". Интересна проекция этого лозунга на пиратские походы Тезея. "Слушая приветственные клики, я думал, как изменились времена: в дни величия Миноса к пиратам относились не лучше, чем к бандитам на суше… Но теперь не было флота, достаточно сильного чтобы охранять все морские пути; цари лишь защищали свои берега, но порой выходили в море и сами — мстить… А где война — там добыча; и тут уж недалеко до морского разбоя в чистом виде. Молодые люди могли утвердиться в жизни; цари могли разбогатеть без тяжелых налогов, а это нравилось их подданным; воины могли показать, чего они стоят, и увидеть заморские чудеса… Только седые старики ворчали, когда я собирался в море с бродягой Пирифом и набирал людей на свои корабли". То есть бандиты дорог и гор (тот же Прокруст) - это откровенное зло, подлежащее безжалостному искоренению вместе со всем своим родом. Но если за грабёж берётся сам Тезей - то тут чуть ли не благородный рыцарь вышел помочь отчизне, находящейся в горькой нужде. Тем же, кто подобно седым старикам настроился ворчать, Мэри Рено подсовывает фразу: "Мы дрались на улицах при свете горящих домов; потом, раскидав колхидян, прорвались на горную дорогу за городом и захватили караван мулов с золотом. Там были и богатые горожане, которые перегрузились своим барахлом и не могли бежать достаточно резво… Но матерей с детьми на руках я отпустил". О судьбе неотпущенных, пожалуй, лучше умолчать, однако единственный благородный жест как бы искупает всё, свершённое над другими ("Добрейшей души человек, - подтвердил второй офицер. - Вот вчера здесь били японского шпиона. Так все били ногами, а Штирлиц - нет!" (с) из современного). Впрочем, истории о благородных пиратах всегда, во все времена и эпохи, отыщут себе благодарных слушателей.

Стоит ли читать второй роман при таком раскладе? Однозначный ответ - ДА! Потому что стоит потерпеть, и на сцену снова выйдет женщина. Одна из тех, кто вершит судьбу героев. Имя ей Ипполита. И она, конечно же, царица. Только властвует на далёких землях Амазонок. Здесь всё чисто, как у детей. Сначала жестоко подраться, но после помириться и уже больше не расставаться на веки-вечные. Вот здесь и прячется настоящее сокровище второго романа - страницы, повествующие, как двое становятся одним целым. Не столько телами, сколько разумом, планами, свершениями, стремлениями, направлениями жизни, бежавшей по разным маршрутам, но оказавшейся одной дорогой ("Но нет худа без добра — мы проговорили до самого рассвета. Я всегда становился умнее, поговорив с ней").

На этих страницах мы проживаем удивительнейшие моменты, испытывая почти тот же восторг, как и сам Тезей, которому несказанно повезло: "Ощущение счастья не давало мне уснуть, блохи в тюфяке — тоже… Я мечтал, конечно, о грядущей любви; но уже то время — просто быть рядом с ней, — даже это казалось драгоценным. Должно быть, кто-то из богов предупредил меня, что времени у нас не так уж много". Вместе с ней он и царь, и воин, и герой. Но и она ничуть не уступает ему. Она как отражение. Только вышедшее из зеркала и вставшее рядом ("А я смотрел ей в глаза. Мы молчали, — слишком много ушей было рядом, — но нам никогда не нужно было говорить, чтобы понять друг друга").

Это именно половинки, утрата одной из которых наносит непоправимый ущерб единому целому: "Вокруг гремела битва, а я сидел над ней и ничего не видел. Я не заметил бы, если б все прошли мимо и оставили меня… Так волк лижет свою подругу, убитую охотниками, — ничего не слышит, не понимает… и если нечаянно подвинет ее, то ждет, что она вновь задвигается сама…" Теперь у Тезея свой остров, на котором ему надлежит оставаться. И с этого острова стремительно, через Стикс, уплывает та, что стала путеводной звездой мудрейшего властителя той эпохи.

"Но Бычьего Двора не забывает никто"

Последняя часть второго романа наполнена печалью. И здесь не только печаль утраты, покалывающая воспоминаниями прошлого. Здесь приближаются печали несвершающегося будущего. Выстроив царство и став достойным правителем, власть имущий всегда сталкивается с единственной важной проблемой: найти достойного преемника, который не только сохранит выстроенное, но приукрасит его и преумножит. В этом Тезею не повезло. Выбранный им в преемники сын от Ипполиты отвергает даже мысль становиться царём. Клятвой он посвятит себя богу. И человеческие дела станут вершить другие. "Ипполит молчал. А мне казалось, я слышу смех, не человеческий смех: хохотал Лабиринт, и холмы Наксоса, и Девичий Утес, и пещера за Глазом… Они сплелись в хороводе — Мать, Дева, Старуха — три, как одна, и я слышал их шепчущий хохот".

Не меньшая печаль охватывает Тезея, когда после смерти наследника он видит, как разрушается любовно выстроенное им здание великой (по меркам Древней Греции) империи. "Что это было, когда он оставил меня жить — и бороться с хаосом разваленного государства, гораздо худшим, чем был во времена моего отца? Он даже уехал, когда я изгнал его за никудышное управление, хоть и недалеко… Теперь не надо ехать далеко, чтобы покинуть царство Аттики. Крит откололся два года назад, и больше того — там царствует Идоменей; пока я был болен, все на острове знали это, кроме меня… В Мегаре нашелся принц их древнего царского рода; и говорят, что теперь на Истме опять можно пройти лишь с отрядом не меньше чем в семьдесят копий…"

Вспоминаются строчки Википедии: "Тесей в возрасте уже за 50 лет с друзьями отправился в Эпир за дочерью царя молоссов (эпирского племени), где был схвачен и брошен в тюрьму. Когда он смог вернуться в Афины, то нашёл недовольный народ, подстрекаемый против него Менесфеем. Потерпев поражение в борьбе с врагами, Тесей удалился на остров Скирос, и там погиб, то ли убитый царём Скироса Ликомедом, то ли просто сорвавшись со скалистого обрыва. По Евсевию, Тесей был изгнан из Афин остракизмом, правилом против тирании, которое он же первым и ввёл в качестве закона". Однако читая поэтически возвышенное описание мыслей Тезея, выраженное мощным вдохновением Мэри Рено, чувствуешь, что сведениям о последних годах жизни героя в изложении автора дилогии хочется верить больше, чем сухим строчкам справочника.

Лучом света в царстве подступающей тьмы будут отдельные случайные встречи, в которых Тезей видит, что его тяжелейший жизненный путь пройден не зря. "Должно быть, мальчик был где-то далеко, когда подошел твой корабль. Когда он узнает, кто приехал к нам, — вот будет для него праздник!.. Ради его отца я часто стараюсь удержать его от разных рискованных проделок, а он каждый раз отвечает: «Тезей бы это сделал!» Ты для него — идеал". Ты уже не можешь ничего сделать сам. Но есть люди, которые вдохновлённые твоим примером, совершат подвиги, которые не только принесут им славу, но сделают мир лучше. Таким, каким его хотел увидеть ты, но не успел.

На каждый день

Те же, кто в романах Мэри Рено выискивает не только жизнеописание героя, знакомого им по древнегреческому мифу, могут набрать весьма ценный материал. Ускользающие факты таким читателям не столь запомнятся, как сопровождающие их мысли. Огромное достижение Мэри Рено в том, что внимательный глаз и цепкая память составят из мыслей Тезея нечто, что смело можно назвать "Справочник молодого царя", "Двадцать правил вступающему на престол" или даже "Кодекс мудрого правителя". Просто пронумеруем цитаты и полюбуемся на них ещё раз. Это бриллианты, которым уже не требуется обрамление фактов или даже контекста, в котором они были произнесены.

1. "Я хотел было поблагодарить деда, но почувствовал, что он сегодня — Царь, суровый и торжественный, как священный дубовый лес".
2. "И, выплывая по течению в открытое море, думал: «Если я сын бога — он позаботится обо мне. А если нет — утону, и так тому и быть»".
3. "Лишь шагнув навстречу своей судьбе, мы можем увидеть знаменье божье".
4. "Быть царем — что это значит, в чем смысл? Вершить справедливость, сражаться за свой народ, посредничать между ним и богами?"
5. "Я пришел со своей гвардией, провел их на обычное место… Специально научил ребят, как держать себя: гордо, но без заносчивости. Ведь это всегда так — задирается тот, кто знает, что в его храбрости могут усомниться…"
6. "Но я недаром слушал минойские песни — я знал теперь, что делать царю, если его обижают".
7. "Конечно, — говорю, — как же иначе? Я получил свое, а боги ненавидят тех, кто переходит границы".
8. "И когда уже ехал дальше, навстречу войску, я понял то, чего уже не забываешь никогда: чем больше людей — тем легче их увлечь".
9. "Если они не освободят моих людей, я сам должен тянуть жребий; как все".
10. "Я пойду с вашими детьми и возьму их в руку свою. Они будут моим народом".
11. "Слушай, Формион, элевсинские обычаи я утверждал. Если они тебя не устраивают — обращайся ко мне, я отвечаю".
12. "И в голове мелькнуло: «Ну что толку? Зачем это все?..» Такая мысль появляется у каждого, кто взял на себя ответственность за людей; рано или поздно — обязательно появляется… Но я не дался ей".
13. "Журавли тоже поняли. Они ждали, как уставший раб ждет вечернего отбоя, — ждали, что я признаю наше поражение. «Они правы, — думаю, — мы обречены умереть, так хоть умрем достойно…» Да, так я подумал. Но потом пришла другая мысль. Вот мы уже на Крите — и у нас есть лишь один шанс попытаться спастись, иначе конец. А я взял на себя ответственность за этих людей — так пусть же хоть весь мир потешается надо мной, я это вынесу, но отступать нельзя, это предательство!.."
14. "— Но тогда, — говорю, — бог никогда не обратится к нему. Как он может вести народ? Кто увидит, если народу будет грозить беда? Что будет, если бог разгневается и некому отдать себя в жертву? Он принимает услуги, подати, почести — и не отдает взамен ничего?!"
15. "— Вот ты поменял обычаи в Элевсине. Как это было?
— Случайно, — говорю. — Просто я всегда во всё влезаю".
16. "— Вот как! А с какой стати ты собираешься драться в моей ссоре?
— Драться?.. Ты забываешь, что я царь. Я судить буду, а не драться. Теперь иди, поговорим после".
17. "Потому — обмыслив всё, что я успел увидеть в Элевсине, — я назначил на высокие посты самых вредных баб; тех, что находили удовольствие в унижении других. И это сработало: они прищемили своих сестер так, как мужчины на их месте не смогли бы. А через пару лет на них накопилось столько обид — элевсинские женщины умоляли меня убрать их и назначить на их место мужчин. Так что всё кончилось ко всеобщему благу."
18. "- Ты только что вернулся с войны — готов ты к новой?
— Отец, — говорю, — для этого я и пришел. Ты единственный человек, который мне не лгал. От остальных я слышал детские сказки, а ты мне оставил меч".
19. "- Ты рассердил бога — кто-то должен за это пострадать. Будешь это ты, виновный, или ты предпочтешь уйти свободно, чтобы он проклял наш народ?
— Если кто-то должен быть наказан — пусть это буду я".
20. "Это тайна, которую я доверяю только царям, поскольку их это касается: иди с готовностью и ничего не бойся, ибо бог войдет в тебя — и взамен скорби наполнит тебя восторгом. Все испытавшие это погибли раньше, чем смогли об этом рассказать; только я могу дать этот совет. Наверно, он должен пригодиться когда-нибудь какому-то народному вождю, когда настанет час его".

Далеко не всякий сумет оторваться от участи обычного человека, чтобы стать героем мифа, который не забудется и тысячелетия. Но эти двадцать правил способны облегчить жизнь любому, кто вознамерится привнести их в свою обыденную жизнь.

Заключение

"Я чувствую перст судьбы, Тезей. У тебя очень крепкая нить жизни; пересекаясь с нитями других, она их рвет… Ты тут не виноват — это Пряхи".

Закрыв книгу, не хочется любой искажённый факт повествования притягивать под лозунг "Тезей - герой, но истина дороже!" Мэри Рено талантливо показала Лидера, способного вести за собой, Героя, творящего подвиги, Властителя, из хаоса мелких племён воздвигающего могучую державу. Страны, объединённые Тезеем под своей властью, обрисовывают тот новый мир, что удалось ему создать, оторвавшись от старого, уже изживающего себя порядка. И становится предельно ясно, почему же так много страниц учебника истории отвели Древней Греции. Но всё же где-то за границами нарисованного Мэри Рено пространства для меня остаются два непоколебимых образа, которым нет места в этом мире. Первым будет настоящий Эгей, не перенёсший вести о гибели преемника, на которого возлагал большие надежды. Утратив смысл, он уронил жизнь в море, и по сей день носящее его имя (а именами предателей моря не называют). Второй будет настоящая непогрешимая Ариадна, чья путеводная нить ещё выведет немало тех, кто окунулся в страницы древнегреческого мифа, из многих жизненных лабиринтов.