Разноцветные миры в сказках Иманта Зиедониса
читать дальше
Давным-давно в детском журнале взгляд упал на четыре истории. И автор забылся (помнил только, что из Прибалтики), и название сборника, откуда их вытащили на страницы этого издания. А чувство не забылось. Чувство, что с каждой сказкой я прочитал не только полноценную историю (хотя и толщины серии "Мои первые книжки"), но и заглянул в непохожий ни на что мир. Ранее никогда не виданный. И, возможно, который больше не возникнет передо мной никогда.
Почему?
Потому что истории очень непохожи.
И строением. И стилем.
Автор словно кидает нас в картинную галерею. Только не полотен, а колдографий. Видеороликов. Ведь его истории - это не только описание. Это ДЕЙСТВИЯ.
(ещё Корней Чуковский в "От двух до пяти" писал, что для детей важны существительные и глаголы, остальное почти не замечается).
Однако, сохранив "Он ДЕЛАЕТ", автор талантливо добавляет характеристику "Какой".
И вот сюжет пролетел и забылся. А мир остался.
Для каждого "видеоролика" свой стиль. В каждой истории действие "крутится" со своей скоростью.
И всё разное. И не только цветом, которым обозначена та или иная сказка.
Взглядом. Где-то мы видим мир глазами автора. Где-то автор есть, но на вторых ролях. А где-то мир прекрасно обходится и без присутствия автора в качестве героя.
Поэтому получается галерея. Собрание картин разных стилей и направлений.
Трудно поверить, что такие разные сказки написаны одним автором.
"Трудно, но можно" (с) Белый Рыцарь
Вот стремительный, безостановочный мир. Гонка. Которая (и я это отлично помню) легко захватила и меня.
"А я его видел. Он скакнул прямо на сковородку, такой крошечный и коричневый человечек — и как зациркачит, как заскачет по коричневой поджаристой картошке! Как закричит: «Готово! Поспело! Покоричневело!» Едва я поперчил картошку, как он чихнул и пропал.
Считанные счастливчики, которые видели его, в один голос говорят, что это — такой крошечный коричневый человечек, что он всегда там, где что-то готовится, жарится, допекается и дозревает. Кричит он всегда только три слова: «Готово! Поспело! Покоричневело!» И все сразу румянится, зреет, буреет, смуглеет и коричневеет. Редко кто видел его: для этого нужно большое терпение. Но мне так захотелось снова увидеть его! Но где?"
фрагмент "Коричневой сказки"
А вот ОЧЕНЬ медленная скорость. Слова тянутся. Слова затягивают. Ты словно сам становишься синим и понимаешь мысли и душу тех, о ком пойдёт речь в сказке.
Синий рысак в сизых овсах. Синий конь-рысак в васильках, в овсах. Еще вчера я видел его. Он жевал синие васильки, и теперь я знаю, почему он синий.
фрагмент "Синей сказки"
Следом снова всё крутится очень быстро. И заманчиво. Пишется так, что слушаешь автора, мигом зажмуриваешь глаза, потому что...
Это — черная сказка. До того черная, что в ней не видно ни зги. Но все-таки там кто-то есть, только его не видно. Закрой-ка глаза и завяжи их потуже черным платком. Ну что, темно? Ни зги не видно. И передвигаться можно только на ощупь — темно, как в пекле, верно? Так ведь эта сказка и происходит в пекле. Нащупал такого косматого? Думаешь, это Янка? Ничего подобного. Это сам черт! Черный, точно сапожная щетка, — хоть бери и чисти им башмаки. Ну-ка, ткни ему пальцем в пасть. Чувствуешь? Там полно пепла. И нос у него забит пеплом. Но не вздумай пощекотать косматого, не то расчихается — и вся сказка развеется пеплом.
фрагмент "Чёрной сказки"
И с зажмуренными глазами изучаешь СВОЙ чёрный мир. Со СВОИМИ жителями. И в голове складывается СВОЯ сказка. И вот их уже две - ЧЁРНЫХ сказки. Первая - Иманта Зиедониса. Вторая - собственная. Но второй бы не появилось, не начни читать первую.
Но где-то впереди поджидает снова медленное, туманное, медитативное.
Я — Серый. Я сер, как мышонок, как серая птаха и пепел, серый-пресерый, как пыль. Я серый. И потому, что есть на свете я, такой серый-пресерый, так ярко выделяются все другие цвета.
Где меня можно увидеть? Да повсюду. Вот, скажем, весна. Серой-пресерой весной все серым-серо, снег стаял, земля еще серая и почки тоже серы. Но кракнула серая почка (серая моя дочка) и вот уже цветет — верба! А разве была бы ты, вербушка, такой красивой и белой, если б я, серый, не был весною таким серым-пресерым?
Серой весной из серой земли вылезает зеленый тюльпан, из серой земли вылезает, точно чертенячьи рога, красный ревень.
Или, скажем, утро. В серых рассветных сумерках плывут по лугу белые простынки тумана. Разве казался бы туман таким белым, не будь утро таким серым-пресерым? На серое небо выходит красное солнце, и все сразу видят: до чего же красиво! В серое небо заплыл золотой месяц, и все сразу видят: ох, и красив же! А все потому, что небо-то серое. Я — у начала всех красок. Я — у начала тех красок, по которым так скучают люди. На сером рассвете они ждут солнца, серой ночью — луны. Серой весною — цветов, осенью — белого снега. Я — серый, это из-за меня люди ищут другие краски.
Стили разные. Поэтому влюбляешься в несколько историй, читаешь большинство, а некоторые душа не приемлет, пальцы пролистывают дальше, на этом цвете взор не задерживается. Но это не проблема автора. Просто именно эта история - не для меня. Именно эту сказку автор написал кому-то другому, кто влюбится в неё с первых же строчек.
А крота с тех пор я не видел. Каких только кротов не доводилось встречать, но того, улыбчивого, с янтарным зубом, того самого не встречал. Наверно, до сих пор выискивает людей, у которых еще нет своего янтаря. Если повстречаешь улыбчивого — смело полезай за ним в нору. Он приведет тебя в янтарную сказку. Может, в Сказку Всех-Превсех Цветов, может, в Сказку Всех-Превсех Запахов, может, в Сказку Шелестящей Травы или в Сказку Бурливого Моря. Ведь на свете много сказок, и они никогда не кончаются.
После последних слов последней сказки нет чувства окончания. Кажется, что продолжение просто где-то затерялось. Ведь так много их осталось - цветов, которым не нашлось место под этой обложкой.
Но от этого не появляется щемящего чувства обиды "Не додали!!!", а рождается нечто, зовущее сочинить сказку про свой любимый цвет.
Наверное, именно такими должны быть книги, по которым изучаешь мир.
Не как по учебнику. А вглядываясь, вслушиваясь, впитывая. Заглатывая мир разноцветными кусками.
Чтобы много позже сложилась полная и подробная картина мира.
Такого разного. Такого цветного.
читать дальше
Давным-давно в детском журнале взгляд упал на четыре истории. И автор забылся (помнил только, что из Прибалтики), и название сборника, откуда их вытащили на страницы этого издания. А чувство не забылось. Чувство, что с каждой сказкой я прочитал не только полноценную историю (хотя и толщины серии "Мои первые книжки"), но и заглянул в непохожий ни на что мир. Ранее никогда не виданный. И, возможно, который больше не возникнет передо мной никогда.
Почему?
Потому что истории очень непохожи.
И строением. И стилем.
Автор словно кидает нас в картинную галерею. Только не полотен, а колдографий. Видеороликов. Ведь его истории - это не только описание. Это ДЕЙСТВИЯ.
(ещё Корней Чуковский в "От двух до пяти" писал, что для детей важны существительные и глаголы, остальное почти не замечается).
Однако, сохранив "Он ДЕЛАЕТ", автор талантливо добавляет характеристику "Какой".
И вот сюжет пролетел и забылся. А мир остался.
Для каждого "видеоролика" свой стиль. В каждой истории действие "крутится" со своей скоростью.
И всё разное. И не только цветом, которым обозначена та или иная сказка.
Взглядом. Где-то мы видим мир глазами автора. Где-то автор есть, но на вторых ролях. А где-то мир прекрасно обходится и без присутствия автора в качестве героя.
Поэтому получается галерея. Собрание картин разных стилей и направлений.
Трудно поверить, что такие разные сказки написаны одним автором.
"Трудно, но можно" (с) Белый Рыцарь
Вот стремительный, безостановочный мир. Гонка. Которая (и я это отлично помню) легко захватила и меня.
"А я его видел. Он скакнул прямо на сковородку, такой крошечный и коричневый человечек — и как зациркачит, как заскачет по коричневой поджаристой картошке! Как закричит: «Готово! Поспело! Покоричневело!» Едва я поперчил картошку, как он чихнул и пропал.
Считанные счастливчики, которые видели его, в один голос говорят, что это — такой крошечный коричневый человечек, что он всегда там, где что-то готовится, жарится, допекается и дозревает. Кричит он всегда только три слова: «Готово! Поспело! Покоричневело!» И все сразу румянится, зреет, буреет, смуглеет и коричневеет. Редко кто видел его: для этого нужно большое терпение. Но мне так захотелось снова увидеть его! Но где?"
фрагмент "Коричневой сказки"
А вот ОЧЕНЬ медленная скорость. Слова тянутся. Слова затягивают. Ты словно сам становишься синим и понимаешь мысли и душу тех, о ком пойдёт речь в сказке.
Синий рысак в сизых овсах. Синий конь-рысак в васильках, в овсах. Еще вчера я видел его. Он жевал синие васильки, и теперь я знаю, почему он синий.
фрагмент "Синей сказки"
Следом снова всё крутится очень быстро. И заманчиво. Пишется так, что слушаешь автора, мигом зажмуриваешь глаза, потому что...
Это — черная сказка. До того черная, что в ней не видно ни зги. Но все-таки там кто-то есть, только его не видно. Закрой-ка глаза и завяжи их потуже черным платком. Ну что, темно? Ни зги не видно. И передвигаться можно только на ощупь — темно, как в пекле, верно? Так ведь эта сказка и происходит в пекле. Нащупал такого косматого? Думаешь, это Янка? Ничего подобного. Это сам черт! Черный, точно сапожная щетка, — хоть бери и чисти им башмаки. Ну-ка, ткни ему пальцем в пасть. Чувствуешь? Там полно пепла. И нос у него забит пеплом. Но не вздумай пощекотать косматого, не то расчихается — и вся сказка развеется пеплом.
фрагмент "Чёрной сказки"
И с зажмуренными глазами изучаешь СВОЙ чёрный мир. Со СВОИМИ жителями. И в голове складывается СВОЯ сказка. И вот их уже две - ЧЁРНЫХ сказки. Первая - Иманта Зиедониса. Вторая - собственная. Но второй бы не появилось, не начни читать первую.
Но где-то впереди поджидает снова медленное, туманное, медитативное.
Я — Серый. Я сер, как мышонок, как серая птаха и пепел, серый-пресерый, как пыль. Я серый. И потому, что есть на свете я, такой серый-пресерый, так ярко выделяются все другие цвета.
Где меня можно увидеть? Да повсюду. Вот, скажем, весна. Серой-пресерой весной все серым-серо, снег стаял, земля еще серая и почки тоже серы. Но кракнула серая почка (серая моя дочка) и вот уже цветет — верба! А разве была бы ты, вербушка, такой красивой и белой, если б я, серый, не был весною таким серым-пресерым?
Серой весной из серой земли вылезает зеленый тюльпан, из серой земли вылезает, точно чертенячьи рога, красный ревень.
Или, скажем, утро. В серых рассветных сумерках плывут по лугу белые простынки тумана. Разве казался бы туман таким белым, не будь утро таким серым-пресерым? На серое небо выходит красное солнце, и все сразу видят: до чего же красиво! В серое небо заплыл золотой месяц, и все сразу видят: ох, и красив же! А все потому, что небо-то серое. Я — у начала всех красок. Я — у начала тех красок, по которым так скучают люди. На сером рассвете они ждут солнца, серой ночью — луны. Серой весною — цветов, осенью — белого снега. Я — серый, это из-за меня люди ищут другие краски.
Стили разные. Поэтому влюбляешься в несколько историй, читаешь большинство, а некоторые душа не приемлет, пальцы пролистывают дальше, на этом цвете взор не задерживается. Но это не проблема автора. Просто именно эта история - не для меня. Именно эту сказку автор написал кому-то другому, кто влюбится в неё с первых же строчек.
А крота с тех пор я не видел. Каких только кротов не доводилось встречать, но того, улыбчивого, с янтарным зубом, того самого не встречал. Наверно, до сих пор выискивает людей, у которых еще нет своего янтаря. Если повстречаешь улыбчивого — смело полезай за ним в нору. Он приведет тебя в янтарную сказку. Может, в Сказку Всех-Превсех Цветов, может, в Сказку Всех-Превсех Запахов, может, в Сказку Шелестящей Травы или в Сказку Бурливого Моря. Ведь на свете много сказок, и они никогда не кончаются.
После последних слов последней сказки нет чувства окончания. Кажется, что продолжение просто где-то затерялось. Ведь так много их осталось - цветов, которым не нашлось место под этой обложкой.
Но от этого не появляется щемящего чувства обиды "Не додали!!!", а рождается нечто, зовущее сочинить сказку про свой любимый цвет.
Наверное, именно такими должны быть книги, по которым изучаешь мир.
Не как по учебнику. А вглядываясь, вслушиваясь, впитывая. Заглатывая мир разноцветными кусками.
Чтобы много позже сложилась полная и подробная картина мира.
Такого разного. Такого цветного.
@музыка: Laura Branigan - Never In A Million Years