Красивая подборка заброшенных мест мира.
И тишина
Всё-таки есть в таких местах какое-то притягательное и непонятное очарование.

---

Пересматривал "Тёмный рыцарь" и обнаружил, что большое достоинство просмотра уже известного фильма по Интернету - возможность "перемотки" ненужных фрагментов.

Надо сказать, что визуальное приближение Готэм-сити к современному мегаполису снимает проблему с декорациями, но напрочь уничтожает ту странную атмосферу готических сумерек, которой наполнены комиксы и фильмы начала 90-х, серию которых начинал Тим Бёртон. В "Тёмном рыцаре" всё совершеннейше не так. На фоне блистающего хай-тека Бэтмен кажется ущербным созданием, осколком прошлого, выпавшим из древнего мира. Не добавляют ему симпатичности и сердечные страдания. В серии 90-х меня наивно поражал странный факт, что в каждой серии у Бэтмена другая девушка, тогда, как джентльмен, он был обречён на вечную верность. В "Тёмном рыцаре" ему эту верность незапланировано вернули, но как-то вывернуто и трагично. От супергероя ушла девушка. Правда, к хорошему парню. Но что-то не складывалось для меня в этой картине. Да и девушку словно выдернули из мира "Человека-паука" на время (до того она похожа на героиню Кирстен Данст), чтобы потом, под видом трагедии, вернуть обратно. Нет в ней ничего такого, что могло бы притянуть. Даже не супергероя. Обаятельная? Вряд ли. Красивая? Нет, спасибо, я лучше мимо пройду. Суровая печаль Бэтмена передаётся зрителю в виде тоски, от которой два шага до скуки.

Но есть, есть в "Тёмном рыцаре" фишечка, которая всё искупает. И это Джокер, которого ранее никто не видел. И которого, похоже, нам уже больше не лицезреть. Там, в 90-х, с ролью мастерски справился Джек Николсон. Претензий нет. Но всё же тот Джокер имел внятное прошлое: гангстер, посмевший влюбиться в подругу шефа и жёстко за это наказанный. Яркой чёрточкой Джокера в исполнении Хита Леджера является полная неидентифицированность. Никто так и не смог просчитать его прошлое. Так что и он здесь, словно чужой странник, заглянувший сюда на короткий период, чтобы повеселиться. Он складывает своё прошлое сам, из мрачных историй. И на выбор зрителя остаётся, какому варианту верить, хотя и догадываешься, что верить нельзя вообще. Джокер - единственный заметный луч мрака в светлом царстве хай-тека. Чёрный свет, на фоне которого всё остальное выглядит блёклым и ненужным.

Глядя на него, испытываешь великолепное двойственное чувство. С одной стороны, завораживает полная непредсказуемость его действий в рамках чётко выстроенного скрытого плана, звенья которого открываются зрителю лишь по мере их исполнения. С другой стороны, пульсирует радость, что ты с ним по разные стороны экрана. Окажись с ним рядом по одну сторону, и мигом получишь повреждения, несовместимые с жизнью. Причём, с большим шансом от самого Джокера, для которого ты расходный материал. Он вне всего. Он ни с кем. Большая заслуга сценаристов, что в "Тёмном рыцаре" к нему не стали плюсовать никого, вроде столь же безумной Харли Квин. Это буйнопомешанное одиночество и становится произведением искусства, гвоздём программы странного паноптикума Готэма, по комиксам густо населённого всяческими отклонениями от нормы. Поэтому, находясь по разные стороны экрана, ты просто любуешься его отвязными действиями. И понимаешь, вот субъект, крайне опасный для мира уже тем, что через короткое время десятки подражателей найдутся уже не у Бэтмена, а у него. В нём нет красивости. Располневшее тело. Развязные манеры. Размазанный грим. Но мгновенно прощаешь ему эти нарочитые несуразности, созданные лишь для того, чтобы пленить образом ещё сильнее.

Сценаристы разыгрывают битву, где Бог и Дьявол в образе Бэтмена и Джокера бьются за очередные души. Ключевой из них становится и Харви Дент - реальный герой, которому Бэтмен намеревался передать полномочия. Здесь явная победа Джокера, сумевшего катастрофой сбросить безупречного ангела до уровня безумного грязного игрока. Но по очкам выигрывает Бэтмен. Задуманный взрыв одного из паромов, который должны были приговорить пассажиры другого, не состоится. Игра выпала из любого варианта финалов, предусмотренных Джокером. Люди остаются людьми, а не превращаются в перепуганных зверей, в панике набрасывающихся друг на друга. Битва не закончена. Сценаристы оставили Джокера в живых, видимо, рассчитывая на новый раунд боя, не менее эффектный, чем "Тёмный рыцарь". Судьба распорядилась иначе, и из числа живых выбыл Хит Леджер, оставив планку сыгранного им Джокера столь высокой, что в ближайшие перезапуски франшизы её вряд ли кто преодолеет.

В ночь после просмотра мне привиделся фантастический сон. Я стоял на круглой деревянной площадке, окружённой джокерами. Разными. Но злыми и опасными. Не могу сказать, в чём заключался сюжет сна. Помню только, что я и там был с ними по разную сторону. Так что (невзирая на песнь славы противнику тёмного рыцаря) считать мою личность потерянной для общества пока явно неосмотрительно.

---

Очередная серия нашей политической бесконечности. Писать "Не прошло и года" нельзя. Всё же несколько лет успело пронестись. Но написать хочется
В Госдуму внесен законопроект о возврате летнего времени
Как и обычно "многочисленные требования граждан вернуть летнее время подтверждают выводы научных медработников и биологов".
Так и хочется дописать, копируя Стругацких:
Орудийная башня развернулась в противоположном направлении, и чудовищные жерла отыскали на горизонте ничего не подозревающие кремлёвские куранты.
- Народ, - донеслось из боковой рубки, - народ смотрит вдаль. Это летнее время народу...
- Не нужно! - выпалил Хлебовводов из малого калибра и промазал.
Выяснилось, что летнее время нужно народу позарез...
В принципе, я голосую "ЗА" всеми конечностями. Сейчас работаю до шести вечера, и возвращаться в тёмное время суток уже надоело. А так снова буду идти домой засветло. Хорошо, когда мир вокруг светлый. И плохо, что когда идёшь на работу - тьма, и когда идёшь с работы - тьма. А солнечные часы проводишь внутри помещения. Их словно у меня отбирают.
Скорей бы вернули летнее время. А после подольше бы его не забирали обратно

---

У меня лунные дни.
30-го утром Луна, мелькнув меж домов, поразила размерами. Я даже подумал, что это и не Луна вовсе, а необъяснимое и загадочное явление природы. Но после прочитал о Суперлунии. Оно предстало передо мной во всей красе вечером, во время возвращения с работы. Сначала затянутое лёгкой дымкой, а потом на чистом небе во всём великолепии.
31-го был мой последний рабочий день на старом месте. И ожидалось затмение. Сначала я прочитал, что его будет видно лишь с большой высоты и не сильно-то и ждал. А потом вдруг увидел затемнённую Луну на небе. Тени легли так, что она походила на странную корону с искорёженными зубцами. Но затмение не вечно. Самый магический его миг - яркая точка на лунном полюсе. Именно тогда становится понятно, что тёмная луна имеет багровый оттенок. Но светлая часть постепенно расширяется, сгоняя тень. Луна, поставив точку на чём-то прошлом, обновляется, набирая свет.
Сегодня утром, когда я впервые шёл на новую работу, Луна снова была чуть больше обычного, но чистая и серебряная.

---

Мини-рецензия на аниме "«Сэн или таинственное исчезновение Тихиро», более известное в нашем прокате, как "Унесённые призраками"

Хаяо Миядзаки – культовая фигура для того, кто плывёт в безбрежном океане Аниме. Знаковый символ, обозначающий, что история, рассказанная им, обязательно будет красивой и необычной. Даже если начинается с банальной сцены. Обычная машина едет по самой обычной дороге. А на заднем сиденье лежит ничем ни примечательная девочка, обнявшая ворох ярких цветов. «Первый в жизни букет, и тот на прощание». Именно эту фразу мы слышим одной из первых в фильме. Видя это, не верится, что «Унесённые призраками» числятся в списках величайших анимационных фильмов. Чем же сумела покорить сердца привередливых зрителей эта девчонка, ставшая главной героиней грядущей истории?

Начало не предвещает бурь. Впрочем, уже скоро вдумчивый зритель получает повод весьма напрячься. Хорошие произведения изобилуют ненавязчиво поданными уроками. И первый из них нам преподадут в пустом городе. Родители беззаботно набирают горячую экзотическую еду, твёрдо веря, что платежеспособны. И лишь Тихиро тревожится, словно знает точно: что-то пойдёт не так. Действительно, вера в толщину своего кошелька греет множество людей до того скорбного момента, когда кошелёк оказывается бесполезным. Видя происходящее, достаточно спросить: «Нужны ли духам деньги?» И тут же, смеясь, ответить: «Нет, духам деньги не нужны!» Но Тихиро ведь от этого не легче. Она-то, в отличие от нас, не в заочной школе. Один вид превращающихся в свиней родителей может свести с ума кого угодно. А тут вдруг в городе оживают его ранее невидимые жители. И это вовсе не люди. Приходится убегать, чтобы потом, далеко впереди, твёрдо поклясться: «Мама, папа, я вас обязательно спасу, только, пожалуйста, не толстейте, а то вас съедят!»

Но пока Тихиро саму надо спасать. Она несётся в темноте и одиночестве. Она белая пушинка в чёрном вихре. Она песчинка среди оживающих камней. Есть только один выход – послушаться совета прекрасного незнакомца, ещё не зная, можно ему верить или нет. Здесь героиня являет собой второй важный урок. Оказавшись в чужом мире, не мни себя осью Вселенной, вокруг которой гигантской каруселью надлежит крутиться всему остальному. Следует стать частичкой непонятного организма, превратиться в его шестеренку, встроиться деталью, которая приносит хоть и небольшую, но пользу. И чем больше от тебя пользы в этом организме, тем мягче станут обращаться с этой шестерёнкой, чаще смазывать, больше беречь. А ненужные детали мигом выбрасывают на помойку, даже если каждая из них в душе считает себя самой важной. Той, без которой всё остановится.

Впрочем, есть некое, что отделяет любого работника купален от бездушной шестерёнки. Это имя. Не зря девочку теперь именуют Сэн. Не зря Хаку предупреждает: «Если забудешь своё имя, то не сможешь вернуться домой». То, как тебя именуют в купальне является ярлыком, знаменуя твою текущую деятельность, только загляни в его суть. «Юбаба» означает «Ведьма из купален». «Камадзи» можно перевести, как «Дед-котелок». Настоящее же имя является ключиком к выходу из странного мира. И Хаку, вспомнив, что он «Нигихаями Кохакунуси» - «Хозяин янтарной реки», получает надежду на освобождение. Ведь он явился сюда по доброй воле: «Драконы все добрые. И глупые».

Тихиро/Сэн в отличие от Хаку колдовством себя никак не проявит. Но её магией являются качества настоящего человека. В тени мамы и папы это немного капризная и весьма депрессивная девчонка, но лишь наступают трудности, и всё лучшее, что в ней пряталось, лезет наружу. «Одним волшебством-то много не сделаешь…» Именно проявлением ярких человеческих качеств она завоёвывает души и духов. Сердитая Рин уже через несколько дней превращается в заботливую подругу, Хаку готов помочь в любой ситуации, малыш Бо после путешествия уважает её едва ли не сильнее своей могущественной матушки и даже огромный и ужасный Безликий не в силах ни напугать её, ни поглотить, превращаясь в смиренного спутника.

Внимательный зритель, для которого эта лента не стала первой в творчестве Миядзаки, непременно заметит, что из фильма в фильм переходят мелкие детали, странные вещицы, запоминающиеся существа типа белколисы. Будут такие и здесь. Трудолюбивые комочки в кочегарке, подгоняемые криком «Снова хотите стать кусочками сажи?!», - это, конечно же, знаменитые Чёрные Чернушки, знакомые нам по картине «Мой сосед Тоторо». Удивительно из кусочков, подсмотренных в разных фильмах, слагать мозаичную картину великого мира, пронизывающего множество параллельных пространств. Проявилась и любовь Миядзаки к технике. Правда, здесь мы не увидим стимпанковских летательных аппаратов. Зато встретим необычный поезд с призрачными пассажирами, на котором вместе с героиней проедем шесть станций.

Завоевав симпатию и зрителей, и жителей купален, Тихиро незаметно обзавелась настоящей армией, готовой встать на её защиту. И страшная Юбаба к концу сюжета уже не выглядит чем-то непередаваемо злым и несравненно опасным. Теперь она вынуждена играть по правилам, которые приведут её к поражению, но подарят Тихиро и её родителям свободу. Путь вперёд пройден. Пора поворачивать. Обратная дорога открыта. Нужно лишь помнить последнее напутствие «Теперь иди и не смотри назад».

Проход через туннель и таинственный зал ожидания магического вокзала забирает воспоминания о времени, проведённом в потустороннем мире. Хорошо или плохо то, что Тихиро забудет о своём путешествии в страну духов? Кажется, воспоминания – это бесценная копилка, из которой можно бесконечно черпать материал для всевозможных красочных рассказов. Но смогла бы жить Тихиро спокойно, оставь ей магическая купальня память о себе? Мне кажется, что Тихиро немедленно принялась бы выискивать деньги, чтобы передать их Рин, мечтающей покинуть замкнутый мир купальни и отправиться куда-то в открытую вселенную. И, быть может, когда-нибудь в тяжёлые минуты взрослой жизни Тихиро захочется сбежать обратно. Туда, где правила уже известны и понятны. И всё же многим зрителям наверняка кажется, что Тихиро неизбежно будет сталкиваться с отголосками запредельного мира. В снах или видениях. И смутный образ Хаку в облике дракона ли, человека ли, станет сопровождать её по всей линии жизни, подвигая нас к замечательной фразе, один из переводов которой гласит: «Встречи невозможно забыть, но их бывает трудно вспомнить…»

И вот здесь уже кроется явный плюс для каждого из нас. Кто теперь скажет, что мы сами не бывали в удивительных и загадочных мирах по ту сторону реальности? Просто их трудно вспомнить. Просто для этого ещё не пришло нужное время.

---

"Она как бы есть, но ее как бы нету..." (с) Альберт Эйнштейн о мнимой единице

Вот монета, которой как бы нету, но она как бы и есть. Бесполезно разыскивать её в планах выпуска Банка России, так как там она никогда не возникала. Это заказная продукция, аверс которой выполнен стандартным штемпелем юбилейной десятки 2015 года, а реверс взят от рубля ПМР 2017 года. В нормальном технологическом процессе эти два штемпеля никогда бы не могли образовать штемпельную пару. Налицо намеренное действие.

Интересно, окажется ли это творение когда-нибудь в нумизматических каталогах? С одной стороны, монета не является заказом ЦБ для участия в эмиссионном обороте. С другой стороны, это продукция монетного двора. И (если положить её аверсом кверху) представляет собой полноценное платёжное средство, которое без проблем примут в любой торговой точке. Известны монеты США, нелегитимно выпущенные работниками мондворов для незаметного выноса и реализации спустя определённый промежуток времени, которые в каталогах сейчас присутствуют. В любом случае получилось интересное произведение.

Ах да, в сдаче эту монетку выискивать бесполезно. В обороте это изделие никогда не было, так как изначально передавалось из одних неизвестных рук в другие, которые тоже (наверное) пожелают остаться неидентифицированными.

---

Эдуард Корпачев - "Мост через овраг"

Мне кажется не случайным, что первый же рассказ этого сборника посвящён двум юным художникам. Так же чётко и красиво рисует окружающий мир и его жителей автор этой книги, только не красками, а строчками. В книге собраны рассказы, в каждом из которых представлен яркий миг в жизни какого-то человека, которому не слишком много лет. Это может быть самый обычный парень, решивший подарить коньки другу, или девчонка, самозабвенно играющая в настоящий хоккей. Или совсем другая девочка, живущая в деревне, но внезапно нашедшая страницу из стивенсоновского "Острова сокровищ".
"Заброшенный колодец" понравился особо. Как городская девчонка внезапно стала Королевой для деревенского мальчишки. И как умудрилась свою корону безвозвратно потерять. Рассказ длинный, поэтому под катом.

1
Раз, и другой, и снова проскакала на маленькой гнедой лошади девчонка в жёстких техасских брючках, и когда она так мелькала перед Севой в этих табачных брючках и с отлетающими назад волосами, похожими на холку гнедой лошади, когда взрывалась глубокая пыль под копытами, Сева откидывался спиною, пошатывая при этом изгородь, рассеянно взглядывал на дружка своего Лёшку и чувствовал в себе какое-то странное смятение. Нет, не пугался он скачущих коней и сам любил перехватывать их за уздцы на бегу, чтобы пахнуло в лицо горячим ветром от ржущей морды, чтобы увидеть так близко сливовый глаз скакуна, но эта припавшая к шее лошади девчонка словно бы примчалась из какой-то неведомой и заманчивой жизни, из потрясающе большого города — и всё вот так, на лошади, верхом. И едва она, ласково что-то приговаривая, завела лошадь во двор бригадира Стаха, как вспомнил Сева, что и вправду она из города и что зовут её Кирой, что приехала она в деревню, где всё так просто, обычно, где нет ни троллейбусов, ни многогнездовых домов, а лишь кони, да телята, да этот головастый пятнистый бычок, которого рассматривают они с Лёшкой и который так смешно бодается, будто подсаживает на свою комолую голову…
Странная у людей тяга к поездкам и путешествиям, к перемене мест! Кому в деревню скорей бы, а ему, Севе, в город, в шум, где знай не зевай, не очень-то глазей по балконам, на которых бережно выращивают травку. И вот лишь представил он грандиозный город с застеклёнными гнёздами для людей, с горками свежего, дымящегося и чёрного, как мак, асфальта на улицах, лишь представил себя в этом городе и дружка своего Лёшку, толстого, туго соображающего и словно бы внимающего всему приоткрытым пухлым ртом, как явилась тотчас же из бригадирского подворья незнакомая горожанка, лихая наездница.
— Вот так и живёте? — спросила Кира, поглядывая на них снисходительно, уткнув кулачки в передние, нашивные карманы техасских брючек. — Подпираете изгородь? Ловите мух? Ну и скука мне с вами!
При этих словах Сева с Лёшкой смущённо переглянулись, вовсе не удивляясь её смелому тону, вопросам её, а как бы чувствуя за ней правоту, потому что и вправду они с Лёшкой живут как-то сонно, а горожанка сразу же, едва оказалась в деревне, ловко вскочила на лошадь и побывала на большаке, в полях, и у ручья, и у леса, и на всё она глядит свежо и восхищённо, будто ей некогда, будто ей дальше с рассветом скакать, будто уже не первый день она так скачет.
— Ну, что у вас новенького? — допытывалась Кира, не вынимая рук из карманов и расхаживая. — Хоть бы придумали какую-нибудь штуку…
И тогда Лёшка, совершенно сбитый с панталыку её прекрасным появлением, её смелыми повадками, непринуждённостью, промямлил, запинаясь:
— А у нас это!.. бычок есть.
Стыдно было Севе за приятеля, за его дурацкое напоминание про бычка, как будто интересно слушать горожанке, повидавшей многое, про бычка, но вот горожанка восхищённо глянула на бычка, потом на Лёшку и улыбнулась, просияла, руки вынула из карманов и потёрла их одна о другую.
— Снимай-ка свою красную майку! — приказала она Лёшке. — Сейчас мы корриду устроим!
И Лёшка охотно стал раздеваться, а Кира ему помогала, и потом Сева уже с улыбкой наблюдал, как стала Кира этой красной майкой, словно мулетой, взмахивать перед мордой туповатого пятнистого бычка. А бычку-то что, он и без того прёт на человека, упрямо пошёл он и на красный мелькающий цвет, а цвет ускользал от него в другую сторону, и бычок опять упрямо целился головой на красное — и было это всё так здорово!
Жизнь устроена удивительно! Ещё день назад не знал Сева о Кире, а теперь с восторгом глядел на неё, как она ловко дурачит бычка, и казалась ему горожанка в техасских брючках необыкновенной, отчаянной девчонкой, и он изумлённо представлял её на лошади с развевающимися короткими волосами, напоминающими холку, и думал, что совсем по-иному, скучновато было бы здесь без Киры, хоть об этом не могла прийти мысль ещё вчера, — вот как удивительно устроена наша жизнь.
Ему самому захотелось поиграть с бычком в корриду, повзмахивать мулетой захотелось, на волосок от смерти захотелось быть, и он шагнул в нетерпении к Кире. Лёшка тоже шагнул, а Кира, наверное, почувствовала их нетерпение и, разрумянившаяся, с блестящими глазами, уступила им мулету, уступила суровую работу испанских мужчин.
Наверное, оттуда, с бригадирского двора, куда она ушла как-то сразу, вмиг, она ещё долго наблюдала за ними, как дразнят они бычка красным цветом, как настойчиво говорят друг дружке: «Лёш, дай-ка я», «Сева, постой, хватит, я теперь», как сердится пятнистый бычок, поддевая воздух. Всё это, наверное, видела Кира, потому что оттуда, из-за ивового зелёного, живого плетня долетел её требовательный голос:
— Живее, смелее, тореадоры! Каждый из вас может прославиться в Севилье…
2
Для Севы стронулась с места привычная жизнь и вообще что-то устойчивое в этом мире нарушилось, и он, просыпаясь, думал уже не о том, что в лес пора, пока не собрали бабы всю землянику, а про горожанку Киру думал, и старался уловить отчётливый топот маленькой гнедой лошади, и улавливал этот спешный топот, выбегал на улицу, на которой уже не было лошади, а лишь пыль, поднявшаяся странно, в форме чулок. И пока распадалась эта пыль, Сева всё посматривал по деревне, завидуя себе, что вот услышал он мимолётный топот. Но напрасно он так завидовал себе, потому что и вечером появлялась на улице наездница. Как быстро она мчалась на неутомимой лошади, как взмыкивали коровы, кропившие запылённый подорожник лишним молоком, как давилась лаем катившаяся сбоку собака, как поворачивал морду на дорогу пятнистый бычок, уже совсем готовый для корриды! А Севу знобило от нетерпения, что вот сейчас появится Кира, что ей покажут обученного на испанский манер бычка, и ей понравится всё, и она засмеётся… Хорошо было знать, что вот сейчас, в сумерки, послышится топот.
И вот в сумерки, когда Сева с Лёшкой подпирали изгородь, наигравшись с бычком, прискакала горожанка в техасских брючках, осадила лошадь на бригадирском подворье и тут же выбежала к ним, обиженно как-то приговаривая:
— Да отстаньте от этого тупого бычка! Не надоело вам? Вот я вам такой клад покажу!
И первая шагнула по тёмной улице, не оглядываясь, точно зная, что за нею пойдут они с Лёшкой хоть куда. Сева действительно готов был идти за нею хоть в огонь, хоть в подземелье, и он шёл, замирал, вздрагивал от спокойных голосов сидевших на завалинках дядек и баб, ждал приключения, и открывшаяся с околицы чернота леса показалась ему чужой, неведомой стороной.
Безмолвно шли они к лесу, деревня точно бы провалилась под землю, потому что летом не любят зажигать в деревнях электрический свет, и всё тёмно было позади, всё мрачно было впереди, лишь тосковали — уже не понять где — голоса, поющие в отдалении.
В неузнаваемом ночном лесу сладко пахло земляникой, и было бы страшно идти в чащу, в потёмки, если бы не Кира, которая вела их куда-то вглубь, и Сева понимал, что вовсе не клад открыла Кира, и всё-таки заманчиво было идти, оглядываться во тьму, таить дыхание, как будто и на самом деле идёшь на поиски клада.
И вот засветилось самоцветно то, что не было кладом, но можно было вообразить драгоценностями и эти горевшие холодным люминесцентным жаром светлячки, лежавшие грудой. Кира взяла несколько бледных гнилушек и стала подбрасывать в ладони, Сева тоже взял, а Лёшка принялся набивать ими карманы. Ладонь у Киры слегка озарялась светлячками, а всё же Сева представлял себе таинственную находку, когда он видел на узкой ладони Киры светлячков, и всё было таинственным, фантастическим: их появление в лесу, их тихий счастливый говор, этот клад и то, что исчезла деревня, словно провалилась, едва они покинули её.
— Глядите! — торжественно шепнула Кира и вставила в зубы светлячок, отчего засветились фосфорно-зловеще её зубы.
Тогда и Сева и Лешка сделали то же, у Лешки получалось особенно здорово, потому что у него, как у Кощея, недоставало нескольких зубов. И вот трое разбойников двинулись из леса, и так идти им было жутко и хорошо — Сева чувствовал это.
Никуда не провалилась деревни — обозначилась темными избами. А может, совсем другая деревня это была, если уж начались в эту ночь странные превращении, и Сева, ощущая на зубах пресную древесную щепочку, неугасимую, светящуюся, воображал, как напугается кто-нибудь встречный, как заорет, бежать пустится: караул, нечистая сила!
И надо же, что он почти столкнулся с Мишкой Косым, прозванным Косым за то, что любил он даже поздней осенью ходить из школы босиком, связав башмаки за шнурки и перекинув их через плечо. И вот теперь Босой, не узнавая Севу, так покорно и робко спросил: «А? А?» И вдруг с воплем перескочил изгородь и загрохотал кулаками в двери чужой избы.
— Сгинь, пропади! — крикнула ему вслед Кира, и светлячок выпрыгнул у нее изо рта.
3
Отошла земляника, загорелась ягода малина по берегам речки, в которой воды по колено, и Сева с Лешкой и Кирой лазили в зарослях, обирая конфетно пахнущую ягоду, иногда срывались в воду, тут же кто-нибудь бросался спасать приятеля. Кира кричала: «Эй, морские и океанские суда! Спасите наши души!» А потом сушили одежду на кустах и сидели на берегу, как потерпевшие бедствие, а потом снова лезли по ягоду, и на смуглой, коричневой коже оставались царапины от колючек малинника.
— Куда вы только смотрите? — с упреком сказала однажды Кира, когда примчались они втроем на речку, запыхавшиеся, точно марафонцы. — Думаете, на ваше детство воды в речке хватит, а там — хоть полное обмеление?
Сева улыбнулся, уже предчувствуя какую-то новую затею. Он уже научился предугадывать Кирины выдумки, когда слышал рассерженный ее голос, и вот, пряча улыбку, смотрел на ее лицо, на отросшую гривку волос, на упругое тельце ее в голубом купальнике, и готов был, как обычно, пойти хоть в огонь, хоть в воду, если так повелит Кира, тем более что вода здесь мелкая.
— Давайте строить запруду. Уровень воды вдвое повысится, обещаю. Вот на почин. — И она стряхнула с ног драные тапки, вмиг связала их шнурками и кинула на самую середину бедной, мелководной речки.
Лёшка потрясённо взглянул на Севу, а Сева, хоть это и показалось ему смешным, всё же высоко оценил Кирину щедрость, и тут же бросился на поиски камней, каких-нибудь валежин. И очень хотелось ему отличиться, чтобы Кира благодарно посмотрела своими зеленоватыми глазами, чтобы тряхнула гривкой, улыбнулась, что-нибудь знакомое произнесла: «Ты самый выдающийся матрос на моём судне. Да, Сева». Очень ему хотелось, чтобы замечала Кира его, обращала на него внимание и чтобы потом, когда уедет в город, когда ей надоест свой класс, она вдруг вспомнила бы их с Лёшкой, вспомнила маленькую гнедую лошадь, мелководную тихую речку и как строили запруду, загорали, как было жарко и хорошо.
И он бросился на поиски камней, каких-нибудь валежин, но тут же решил, что сначала надо гатить речку, вбивать колья, и он так и делал, вгонял в податливое дно столбики и колья, а Кира с Лёшкой подносили каменья и разный древесный лом. Всё это Сева крепил поперёк речки, вырастала крепостная стена… Уже по грудь ему была речка, и он, оглядываясь, видел её раздавшееся течение и думал, как было бы прекрасно устроить по всей речке запруды, чтобы приехала Кира на следующее лето и ничего тут не узнала!
Но уже и теперь стала речка шире, как в половодье, а может, Севе это казалось, и он всё укреплял запруду и готов был принять тележное колесо, которое катила Кира, но вот она придержала облепленное сухой грязью колесо и взглянула вверх, на великий тополь, росший на берегу, и словно бы улыбнулась небу и тополю, и, когда она так взглянула и улыбнулась, тотчас же догадался Сева, что сейчас велит им Кира достать верёвку или вожжи, зацепить колесо и втащить на самую верхушку тополя, чтобы гнездились на колесе аисты. На мгновение Севе подумалось, что он сам нафантазировал и что Кира ничего им не велит, но ему так хотелось исполнить и эту Кирину прихоть! И он уже представлял, как будет лезть, обдирая ноги, по стволу, тащить обложенное земляной коростой колесо, крепить верёвку и как следом будет взбираться в своих прочных брючках Кира. Нет, как прекрасно, что стронулась в нынешнее лето привычная жизнь и всё стало на грани приключений!
И Сева, утверждаясь в своей догадке, спросил из воды так, точно ему всё было ясно:
— Да, Кира?
А Кира посмотрела зеленоватыми глазами опять вверх, на верхушку великого тополя, и ответила:
— Ты самый выдающийся матрос на моём судне. Да, Сева.
4
Бесконечно можно лежать в стогу сена и слушать, как за кустами, где запруда, клокочет вода, и глядеть на Киру, обхватившую руками колени, и думать о том, что она интереснее для него, Севы, чем лучший друг Лёшка, и что Лёшка теперь уже будто бы не самый лучший друг. Нет, Севе не казались эти мысли предательскими, и он, подглядывая за Кирой, уже ждал от неё каких-нибудь новых выдумок, чего-то необычного, странного и весёлого…
Бесконечно можно лежать в стогу сена, да только жарко, а в воду идти почему-то лень, и вот Кира стала мечтать о том, как бы избавиться от жары, как бы насыпать посреди речки какой-нибудь островок и там обитать: и не в воде — и среди воды, и не на земле — и всё же на земле.
— А что? — спросила она с ликующими, округлившимися глазами. — А если что-нибудь такое на сваях…
— У нас во дворе стоит выброшенный кухонный стол! — неожиданно выпалил Сева.
— Прекрасно! Ты выдающийся матрос, Сева. Тащи этот стол!
— А он же… это самое… Ну, подгниёт в воде, — медлительно произнёс Лёшка.
— Чепуха! Ничего с ним не будет. Он же весь пропитался жиром! — И с этими словами Кира вскочила и пошла к деревне, а Сева с Лёшкой поспешили следом.
Стол они с Лёшкой взяли с обеих сторон и понесли, и Севе хотелось бы посадить на стол Киру, чтобы нести её, как королеву, он уже хотел предложить Кире необычное катание, но хорошо, что не успел, потому что вдруг откуда-то взялся Мишка Босой и стал приставать, допытываться:
— Вы куда переезжаете?
— Из деревни в город, — независимо ответила Кира, шагая впереди.
И когда они вернулись к речке и тут же внесли стол на самую середину медленного течения, когда осталась на воде тёмная, заскорузлая поверхность, она, эта поверхность, представилась Севе каким-то плотом, каким-то легендарным «Кон-Тики», и поскорее захотел забраться на эти крашеные доски.
— К берегу ближе, — вполне серьёзно подал совет Босой. — Бабы стирать бельишко будут…
— Эх, ты… бельишко! — презрительно бросила Кира. — Забеспокоился… Это единственный в мире деревянный островок. Здесь будут находить пристанище пловцы и путешественники.
А Босой, тем временем разогнавшись с берега, прыгнул на деревянный остров, оттолкнулся и на другом берегу оказался. Ему это понравилось, он опять разбежался, да только в это мгновение Кира взобралась на остров и уселась спокойно и важно, точно хозяйка острова.
Сева с Лёшкой переправились на «остров», тесно им было втроём и хорошо, и они смеялись и кричали, чтоб шёл к ним Босой, но тот дичился:
— Чего ещё… Нету времени…
5
Наверное, эта речка, петляющая в кустах и похожая на ручей, безымянная, давно не видела ни лодки, ни чёлна, а вот теперь Кира плыла по недвижной её воде в забавном судёнышке, в каком-то продолговатом долблёном, корытце, плыла и правила самодельным веслом, и Сева, продираясь с Лёшкой сквозь береговые заросли, изумлялся, как удалось ей унести это корытце, в котором замешивали пойло для скотины, и отправиться в плавание. Ноев ковчег, древний струг, ладья — так по-разному называл Сева мысленно эту нетонущую посудину с отважной мореплавательницей в ней и покрикивал:
— Эй, на ладье! Не видать ли впереди неприятеля?
— А вы бы пошли в дозор, — отвечала ему Кира.
И он кивнул Лёшке и стал пробираться вперёд — где зарослями, а где и лугом, — осматривался насторожённо, опасался хрустнуть веточкой, словно и вправду кто-то подстерегал их и мог помешать плаванию удивительной Кириной лодочки. И деревня, и чистый, скошенный, точно подметённый, луг и запруда, и великий тополь с тележным колесом, на котором будут гнездиться аисты, остались в стороне, и начались какие-то новые края. Ведь знаешь, что это уже соседняя деревня, тут не раз бывал, тут родственники живут, кино здесь показывают чаще, и всё же неистребимо желание открывать новые края. Да, был Сева уже пришлым человеком и потому с такой жадностью разглядывал избы вдали, на бугре, кирпичные фермы и ветродвигатель, который казался очень лёгким сооружением и блистал, как фольга.
Много деревень по русской земле, и только миновали эту, чужую деревню, как вывела речка опять к каким-то избам, изгородям и садам — так можно бесконечно идти от селения к селению. И Сева уселся на берегу, Лёшка опустился рядом, а между ними словно бы горел бесцветный костёр, у костра же людские души всегда нараспашку, и Сева уже не боялся выдать приятелю самое-самое:
— Вот, Лёш, если бы Кира в нашем классе, а? Здорово, а? Ты не обижайся, но мы с тобой раньше были какие-то нудные, Лёш. А тут Кира… И всё по-другому! Я тебе скажу: в ней настоящий пацан сидит, ничего в ней от девчонки!
— Штаны у неё хорошие, — поддержал Лёшка. — Техацкие.
— Техасские, Лёш. Вот есть такое выражение: «С таким человеком я бы пошёл в разведку». Так это про неё.
— Ну, это… в разведку мы пошли, а где ж она? Не слыхать, где гребёт?
И Сева вслушался в жужжание пчёл, шмелей, в нескончаемое механическое пение жаворонков — во всё, что было тишиной летнего дня, и в этой тишине плеска весла не уловил. Допустим, он ушёл в дозор, в разведку и всё спокойно здесь, в чужих краях, но ведь могло что-нибудь приключиться там, на речке; могла перевернуться не приспособленная для плавания посудина, перевернуться в омуте, в бочаге, хоть и неглубока эта речка. И Сева так живо представил бедствие, как напоролась Кира на корягу, как стиснула от боли зубы и вся побледнела, что тут же, вмиг вскочил и прянул стрелой.
6
Раньше Сева делил всё лето на такие сроки: земляника, сенокос, малина, потом орехи, налившиеся и побелевшие, потом мохнатая, в шерстяном пушке, ежевика, и, наконец, спасу нет в утреннем овражно-сыром лесу от грибного духа. А нынешнее лето состояло из разных происшествий, связанных с Кирой. И когда они втроём выбрались в лес по первые грибы, Сева понял там, в лесу, что вот уже скоро конец всему, никаких приключений больше не жди, и грибы отойдут, и уедет в свой грандиозный город Кира, а по деревне будет ему грустно возвращаться из школы, потому что осень, всюду жёлтая солома, всюду сжигают картофельную ботву, от дыма першит в горле и по воскресеньям дядьки смазывают лилово-чёрным дёгтем колёса, снаряжая обозы в районный центр. И он вспомнил её появление в деревне, как она скакала на маленькой гнедой лошади в своих табачных брючках, как устроила корриду, как в ночном лесу фосфорно-зловеще осветились её зубы, когда она прикусила светлячок, вспомнил он и разные события на речке, запруду, деревянный островок, необычное плавание в долблёном корытце, и стало ему жаль всего уходящего, и снова захотелось, чтобы Кира взглянула зеленоватыми, халцедоновыми глазами и так серьёзно сказала: «Ты самый выдающийся матрос на моём судне. Да, Сева».
— Послушайте, я вам открою тайну, — вполголоса произнесла Кира, когда они выносили из лесу корзины с твёрдыми грибами, шляпки которых были цвета хлебной корки. — Живёте тут и ничего не знаете! А вот в том заброшенном колодце ещё с войны остался потайной ход… Партизаны по нему пробирались, на фрицев напали. Ни-чего-то вы не знаете, следопыты!
И Сева подумал, что недаром какое-то волнение кружило ему голову всегда, едва он подходил к заброшенному, болотно пахнущему колодцу, чьи срубы одеты были в изумрудный мох. И он сказал сейчас, что нечего медлить, надо осмотреть потайной ход, фонарик у него есть великолепный, с дальнобойным светом, и Кира одобрила его горячность, она бы сама полезла в колодец, но ей надо срочно в больницу, проверить зрение.
— Смелее, следопыты! — напутствовала Кира, и Севе услышались, когда она взглянула на него, совсем другие слова: «Ты же самый выдающийся матрос на моем судне. Да, Сева».
Какое-нибудь рискованное дело в деревне затевать лучше всего днём, чтобы все деревенские были в поле. И вот никто не окликнул Севу, когда он, обмотав верёвку вокруг пояса, стал спускаться в затхлую глубину колодца. Фонариком он освечивал какие-то потные срубы колодца, пускал затем лучик вниз, на неподвижную, как вакса, воду, верёвку дёргал, чтобы Лёшка опускал его ниже, и сердце у него стучало, стучало, потому что уже всякое навоображал он: и как откроется вдруг провал тайника, и как полезет он в эту нору, и как сразу найдёт что-то, какие-то патроны, каску, а то и шифрованное письмо в брезентовом чехле. Да! В каждом человеке живёт искатель, и очень легко разбудить его воображение, чтобы он пошёл по исчезнувшим следам тех, кого нет, но кого надо помнить.
Странное только дело! Никакой потайной ход не открывался Севе, как ни ощупывал он скользкие срубы колодца, как ни простукивал их. Он и фонариком близко светил — думал, что обманывается от волнения, и вот он посидел несколько мгновений неподвижно, как в сундуке, а потом ещё раз ощупал древесные плахи и, вздохнув, поглядел вверх, запоминая графически резкую картинку: белое небо вокруг чёрной Лёшкиной головы.
Лёшка ему, конечно, не поверил, и Сева терпеливо позволил спуститься ему вниз, во мрак и сырую прохладу, отзывался на сигналы подергиваемой верёвки, потому что кричать из колодца или в колодец бесполезно: ничего не разобрать, обвал звуков.
— Ну, это… — сказал позеленевший Лёшка, оказавшись на воле и щурясь от солнца, — набрехали Кире.
И Сева согласился с ним, что кто-то набрехал горожанке, что уж они бы знали про тайный лаз, они тут про каждую избу, про каждый чердак знают. И всё ж потом, в полдень, когда опять появилась Кира и они с ней смущённо поделились неудачей, Севе открылось, что нет, никто Кире не набрехал.
— Я так и знала, что вы полезете! — восторженно крикнула Кира и рассмеялась. — Ну и чудаки! Легко вас провести. И вообще вы всё лето за мной, как за магнитом, и всё, что ни скажу, любую ерунду, вы исполняете…
И тут Сева, точно больно полоснул его этот Кирин смех, захотел крикнуть ей, что никакая не ерунда были все летние события, все затеи, что жить с выдумками, с приключениями интереснее, она сама же постаралась сделать их деревенскую жизнь такой, и это неправда, что она теперь смеётся над всеми затеями, а если и правда, то всё-таки то, что для неё было игрою, для них с Лёшкой было настоящей жизнью. Да, было им с Лёшкой легко и хорошо всё лето, и они хотели, чтобы и следующее лето было таким же, и они мечтали поехать в тот грандиозный город, где все строятся и строятся дома, где варят в котлах асфальт и высыпают его удушливыми рыхлыми терриконами, где бережно выращивают травку на балконах, но вдруг как-то всё не так, вдруг этот смех — к чему он?
Всё это хотел сказать Сева, а может, он даже и говорил что-нибудь подобное, но потом вдруг сразу пропали все слова, странно опустела душа, и он очень сильно захотел не стоять на солнце, среди пекла, а где-нибудь впотьмах, хотя бы во мраке заброшенного колодца, чтобы не видели стыда на его лице.
7
Все последние дни в деревне Кира провела одна, и когда она проносилась на маленькой гнедой лошади и звала их, кричала им, Сева не отзывался и боялся больше всего в эти минуты, как бы Лёшка не угадал, что было время, было такое время, когда он, Лёшка, уже не так интересовал его, Севу, и потому теперь Сева сдержанно отвечал на всё приятелю и сдержанно смотрел на него, чтобы не выдать своего дружеского порыва и чтобы не догадался Лёшка о перемене его отношения к нему. И ещё стеснялись оба вспоминать о Кире, и едва показывалась она на лошади, едва слышался топот копыт, как Сева отворачивал лицо и не только Лёшке, а даже самому себе не хотел признаваться в том, что вовсе не ослышался он и что тогда, у заброшенного колодца, так оскорбительно смеялась Кира, называя их чудаками. И не понимал Сева, как может она и теперь кричать им весело и звать их, будто ничего не произошло там, у заброшенного колодца.
Вечером, хорошим таким, покойным вечером, с отошедшим по ту сторону земли солнцем, с засветившейся в небе одинокой звездой, с деревенской тишиной, призвавшей к ночлегу или, наоборот, к бодрствованию полевых мышей, кротов, птиц, жуков, сидели они с Лёшкой и вытаскивали из одного, Лёшкиного, кармана тугие сливы, панически вскрикивали, если проглатывали сливу с косточкой, как вдруг: туп-туп, туп-туп, туп-туп!
И вот уже замелькала на вечереющем небе конская морда, наездница на полном скаку осадила лошадь.
— Слушайте, там Босой разоряется. Айда за светляками, проучим его! Я уже тыквочку выдолбила, дырки для глаз и зубов проделала, вставим светляки — и Босой будет парализован…
Снова вспомнилось Севе разное чудное, дерзкое: груда светлячков в беспросветном лесу, их царство на речке, вблизи запруды и деревянного острова, — и он уже хотел сдвинуть себя с места, сказать что-то, покашлять хотя бы, но продолжал сидеть каменно. И Лёшка тоже безмолвствовал.

Вторая половина книги содержит рассказы о войне. И после ярких красок современной жизни читать это сложно. Тебе сначала словно раскрыли чудесный мир современности, заставив поверить в населяющих его необыкновенных героев. В их радости и трудности. А когда ты поверил, теми же строчками выписали боль и отчаяние войны. Но в каждом из рассказов, какие бы тяготы и невзгоды автор туда ни уместил, всегда находится светлая искорка, которая и даёт после прочтения чувство, что и жизнь, невзирая порой на страшные события, остаётся для тех, кто идёт дальше, всё-таки светлой.

---

Юстейн Гордер «Таинственный пасьянс»

В предшествующей книге аннотации есть претенциозная фраза: «Запомните это имя. Когда-нибудь вы увидите его среди нобелевских лауреатов». Это заметно затрудняет восприятие, так как начинаешь специально выискивать в тексте нечто, достойное всемирно известной премии.

Несмотря на то, что героем книги становится двенадцатилетний мальчик, читающий в дороге комиксы о Дональде Даке, понимание, что книжка непосредственно для детей не предназначена, приходит на самых первых страницах. Ведь мальчик уже сразу в карьер начинает рассуждать о дедушке – немецком солдате, исчезнувшем после войны, и бабушке – простой норвежской девушке в период оккупации, которой после этой оккупации добродушные односельчане обрили голову за появление незапланированного ребёнка. Понятное дело, что детство его отца счастливым назвать трудно. Впрочем, и теперь на небосклоне солнца не наблюдается, так как Ханс-Томас (а именно так зовут главного героя) вместе с отцом на маленьком «Фиате» из Норвегии едут в Грецию, дабы разыскать там маму, восемь лет назад сбежавшую туда в модельный бизнес. Мальчик быстро завязывает с комиксами, так как на бензозаправке таинственный карлик дарит ему увеличительное стекло, а в городке Дорф не менее таинственный пекарь угощает Ханса-Томаса коврижками, в самой большой из которых находится малюсенькая книжица, текст в которой можно читать только под сильным увеличением.

Исследование книжки и занимает мальчика до конца сюжета. Правда, и читателю будет интересно заглянуть на странный остров, где проживают шестиногие животные, радужные рыбки и карлики в количестве пятидесяти трёх особей (это важно!). Именно записанная в книге история спасает читателя от излишнего философствования отца, часто прикладывающегося к бутылочке.Самого мальчика фразы отца восхищают до невозможности, и он несколько раз по ходу сюжета изрекает, что правительство Норвегии непременно должно платить отцу стипендию, как философу (явный намёк автора правительству Норвегии, что если выдуманному персонажу выплату произвести затруднительно, то стоит отдать эту сумму придумавшему его автору).

Папашу постоянно пробивает на разговор. Нет повода, чтобы удержаться от беседы. «Боюсь, я мало рассказывал тебе о судоходстве в Средней Европе, и я намерен сейчас же исправить упущенное», - заявляет он двенадцатилетнему подростку, которого, конечно же, должно распирать от интереса к столь невероятной теме. После пространной лекции, из которой мало что останется в памяти, он не преминёт спросить сына о школе: «Как думаешь, вы бы сидели тихо, если бы учитель стал рассказывать вам о судоходстве на реках Европы?» На что Ханс-Томас немедленно отвечает «Возможно. Я даже в этом уверен», что сильно подрывает уверенность читателя в его двенадцатилетнем возрасте. Впрочем, яблоко от яблони падает недалеко. Да и ускоритель в виде «Когда я перестал плакать, он налил в рюмку немного виски. Примерно полсантиметра. Потом добавил туда воды и протянул рюмку мне» или «Может, хочешь выпить бокальчик вина? Я, во всяком случае, не откажусь, но скучно пить вино в одиночку» то и дело возникает по ходу сюжета.

Невзирая, что вместо двенадцатилетнего мальчика мы найдём умудрённого жизнью философа, отличающегося от отца разве что осторожностью в высказываниях, но не тогда, когда сын отчитывает нашедшуюся в Греции маму, в книге есть много всего интересного. Примерно с середины сюжет начинает напоминать Пелевинскую «Жёлтую Стрелу». Чтобы показать нам многомерность мира, Пелевин намеренно сужает его до плоскости железнодорожного полотна. Таким же приёмом пользуется и Юстейн Гордер . Только его идея в том, что мир – это пасьянс, который составляют четыре масти, а в каждой из них более чем по миллиарду карт. Но есть и джокеры – люди, ни к одной масти не принадлежащие (к ним автор, естественно, записывает философов – Ханса-Томаса и его отца). Если в твоей жизни получается невероятно удачное стечение обстоятельств, то это просто складывается Большой Пасьянс. Впрочем, надо помнить, что он складывается не всегда.

Для убедительности найденная в коврижке книжка фрагментарно поведает нам об острове, где фантазия потерпевшего кораблекрушение моряка, коротающего время над пасьянсами, оживила колоду. Но карты не догадываются, что являются картами. И лишь джокер чего-то там подозревает. Моряк мучается сомнениями, имеют ли карты свою волю, и что будет с ними после его смерти. Однако Большой Пасьянс не даёт прерваться маленькому пасьянсу, выкинув через 52 года на остров ещё одного моряка, которому предстоит унаследовать знание о пасьянсе. Идею Юстейн Гордер оформляет по всем ракурсам. В книге ровно 53 главы, она поделена на четыре части, каждую главу в которой представляет одна из карт колоды, а между третьей и второй частью вклинилась глава джокера.

Так как карты предсказывают будущее, джокер складывает из произносимых ими фраз семейную историю Ханса-Томаса задолго до его рождения. В итоге «Таинственный пасьянс» оборачивается даже не двумя книгами в одном произведении, а троицей, так как связная игра джокера образует третью. За этим сложением наблюдать забавно, так как некоторые события читатель уже ухватил по ходу сюжета, а каким-то ещё только предстоит случиться.

Кому может понравиться это произведение? Тем, кто любит во всём выискивать скрытые символы и тайные смыслы, но при этом умеет столь же восторженно принимать на веру находки других людей. И не обращать внимание на досадные оплошности, когда что-то не сходится («ATINA, — прочитал он, немного успокоившись. — По-гречески это значит — Афины». «И больше ты ничего не видишь? Тогда сделай одолжение и прочитай это слово справа налево». «ANITA», — прочитал он). Впрочем, тут уже могут быть всевозможные додумки переводчиков. Идея мира, как Большого Пасьянса, подана красиво. Осталась и загадка в том, где живёт тот, кто раскладывает этот пасьянс, ведь на острове моряк проживал в одном селении с оживлёнными им картами.

«Таинственный пасьянс» написан в 1990 году. Уже давно нет Югославии, по которой катил старенький «Форд» обратно к Норвегии, а вместо итальянских лир и греческих драхм в кошельках звенят евромонетки. Почему же Юстейн Гордер до сих пор не нобелевский лауреат? Мне кажется, Европе трудно принять мировоззрение своего Пелевина. Философские измышления о смысле жизни и таинственных совпадениях дают и другие. К примеру, красоту философии куда более поэтично выразил тот же Паоло Коэльо в своём «Алхимике». А жизненным языком объяснять простейшие ситуации… тут уже в Норвегии нарисовался Эрленд Лу. Впрочем, и Юстейн Гордер свою награду получил. В 1996 году он всё же стал лауреатом. Правда не Нобелевки, а Международной литературной премии имени Януша Корчака, но как раз за этот самый «Таинственный пасьянс».

---

В преддверии Нового Года всегда вспоминаю, как мне несколько раз удалось побывать Дедом Морозом. Правда, все разы получились странные и неформатные, ведь я НЕ работал Дедом Морозом, а был им по собственной программе и собственному усмотрению. Замечу, что опыт, когда идёшь по вечернему городу и раздариваешь подарки ПРОСТО ТАК, очень ценен. Хотя реакция на них порой неадекватная. Люди перестали верить в бесплатные подарки. За каждым из них они или видят рекламную акцию, или потенциальную опасность. Но и хорошие мгновения, конечно же, тоже присутствуют. Ярче всего запомнилось, как мы идём по мосту, а все встречные автобусы и автомобили весело сигналят, словно слагают новогоднюю симфонию-импровизацию. Уже столько лет прошло, а ощущение ирреальности тех нескольких вечеров меня не покидает. В общем, как теперь любят говорить: "Оно того стоило".

просто праздничная картинка из далёкой Германии

---

Из серии "Лучше один раз увидеть".
Доходчиво и понятно

---

Монетные дворы продолжают удивлять коллекционеров и интересующихся. Пять евро "Blauer Planet Erde (Blue Planet Earth - голубая планета Земля)" отчеканены гигантским для коллекционной среды двухмиллионным тиражом. Но оно того стоило, так как получившийся продукт мигом завоевал популярность не только среди коллекционеров

Между внешним кольцом и внутренней вставкой из медно-никелевого сплава находится кольцо из светопроводящего полимера небесного цвета. Когда оно светится, создаётся иллюзия, что у нас в руках монетка из кошелька инопланетного пришельца. Смотришь фантастический фильм, а в руках такую монетку крутишь (правда, я ей пока не обзавёлся), и чувствуешь, что звёзды не так уж и далеки.



Все гениальные идеи обязательно будут скопированы и растиражированы. Ниже полное собрание планет солнечной системы, выпущенные под копирку с Blauer Planet Erde. Только это уже золото и африканская экзотика, к немецкой монете никакого отношения не имеющая.

---

Данная детская книга, видимо, навеяна столетием Великой Октябрьской Социалистической Революции

(а если заглянете в комментарии, то увидите, как Ярослава развенчала этот фэйк =))))

---

"- А почему на Вашей карте Польша входит в состав Германии?
- Я художник. Я так вижу!"

Думал, это всего лишь анекдот. Ан нет, не перевелись ещё художники на белом свете

---

Прелестнейшая фотография Сергея Дегтярёва, прославившегося снимками Санкт-Петербурга, сделанных с высоких точек
(человек явно знает толк в гулянии по крышам)

Но на этом снимке Питера, как такового нет, однако фотография притягивает и навевает ощущение бесконечности.

---

Глядя на подёрнувшиеся инеем лужицы по утрам, думаешь, что этот год не задался.
Что он аномальный по холодам.
Что такого холодного лета ещё ни разу не приходило в наши земли.
Но достаточно покопаться в городских архивах, чтобы понять: хорошо живём! Просто замечательно!
Нормальное лето! Вполне себе тёплое.

Ровно полвека назад. 3 июня 1967 года. В центре Перми расчищают лопатами снег.

---

Эксперимент Belko (фильм 2016 года)

Ещё одна лента, снятая по принципу игры "Живи и дай умереть другим". Безоблачное начало показывает среднестатистическое офисное здание, где недавно нанятый персонал, знакомясь друг с другом, занимается обычной офисной работой по созданию и размножению документов. Рядом в обязанности вступает обслуживающий персонал. Но в этот день на работу пропускают не всех. Те, кого охрана заворачивает на входе, тревожатся, возмущаются и пробуют исправить ситуацию. Однако, как раз именно этим людям и повезло больше всех из тех, кого мы увидим в картине.

Тревожные нотки в безмятежное повествование добавляет лишь странный ангар, расположенный близ основной офисной высотки. Там мелькают военные, стараясь особо не светиться. Но нагнетаемая атмосфера призывает зрителя (если бы он оказался на месте сотрудников корпорации Belko) валить из этого места как можно скорее. Подозрения подтверждаются, когда все окна и двери внезапно закрываются толстыми пластинами, сломать которые невозможно.

Суровый голос объясняет собравшимся в холле сотрудникам, что за жёстко отведённый период времени им придётся убить двоих из общего числа. Разумеется, сделать убийц из нормальных людей сразу не получится, поэтому встревоженные пленники считают за лучшее воспринять приказ, как неуместный розыгрыш, и просто выжидать до назначенного времени. Но при наступлении часа "Х" несколько сотрудников падают мёртвыми. Это не пули. Это чипы, вживлённые при приёме на работу под благовидным предлогом, что корпорация должна знать, чем занимается нанятый ей работник в служебное время.

Правила игры ужесточаются. Теперь собравшимся надо предъявить тридцать тел. Выделяется главный герой, который догадывается, что проблема в чипах, и, невзирая на боль, начинает операцию по удалению микроэлектроники из-под собственной кожи. Удачи он не достигает, так как контролирующий голос разъясняет бессмысленность этого процесса, при продолжении которого главного героя банально этим же чипом взорвут. Антагонистами положительному персонажу выступает небольшая группа людей, которая решает, что раз жертвы неизбежны, то лучше уж стать палачами. На весьма разумные доводы "Неужели вы думаете, что после такого хоть одного из вас отсюда выпустят", новоявленные палачи не реагируют. Захватив власть и оружие, они решают, кому предстоит умереть, разделяя офисное стадо на "овец" и "козлищ".

Главный герой оказывается прав в своих прогнозах. Третий раунд драмы начинается с объявления нового правила: выжить доведётся лишь одному, и им станет тот, кто больше всех убьёт. Тем временем "овцы" хоть и не становятся "волками", но несколько "хищников" ими повержены и изничтожены. Начинается противостояние между главным героем и его словесным антагонистом, который и претворял в жизнь принцип "просеивания" масс. В финале выжить доводится главному герою. Создатели не стали использовать принцип фильма "Куб", истребив всех заслуживающих внимания персонажей и вытолкнув на свободу кого-нибудь странного или никчёмного. Впрочем, вряд ли кому бы хотелось оказаться на месте главного героя, хоть и выжившего (кстати, выжив, главный герой уже нарушил заявленное правило, так как до результата любого из "машин-убийц", истребивших весь штатный состав Belko, ему крайне далеко). Положительных эмоций добавляет факт, что главный герой добрался до таинственного ангара и положил всех прятавшихся там экспериментаторов. Однако последний кадр показывает нам огромный экран из маленьких фрагментов, на каждом из которых видится такой же "единственный выживший". Так что при успешном прокате фильма сделан задел для второй части, где (наверное) соберут воедино этих "одиночек" для следующей части эксперимента.

Подбивая итоги:
В этом фильме нет изящества "Голодных игр", создателям которых удалось обойти кровавую физиологичность убийств, подменив её лиричной трагедией. Здесь мы видим натуральную бойню. Однако её смотреть не так противно до рвоты, как это сняли в небезызвестной "Королевской битве". Картине очень не хватало группы "советских людей", сумевших бы организовать большую часть офисных работников в команду, объединившую лучшие человеческие качества, которая бы вынесла "недочеловеков", нашла бы способ перепрограммировать чипы, нейтрализуя взрывчатку, и добраться до экспериментаторов, чтобы устроить им обличительный процесс, показательно бичуя по ходу развития сюжета изъяны современного капиталистического общества.

---

Падающий снег уже надоел
Хочу ЛЕТО!!!!

---

Безнал опять атакует.
И с весьма неожиданной для меня стороны.

"Вместо монет на сдачу перевод на карту: Южная Корея избавляется от мелочи.

Эксперимент по выводу из обращения монет вошел в активную фазу в Южной Корее. В ряде торговых точек покупателям уже начали вместо сдачи мелочью делать переводы на предоплаченные карты.

В прошлом году Центробанк Южной Кореи запустил программу «Общество без монет», которая, как полагают эксперты, уже к 2020 году позволит полностью вывести из обращения монеты. Одна из причин, по которой страна пошла на такой шаг, дороговизна производства монет: выяснилось, что затраты на чеканку монет оказываются выше них номинала.
Опробовать новую систему в действии уже могут покупатели магазинов Seven Eleven, CU, E-Mart, Lotte Mart и Lotte Department Store. Сдачу, которую раньше им выдали бы монетами, они теперь могут получить на счета мобильных телефонов, транспортные и другие виды предоплаченных карт.

Если эксперимент пройдет успешно, то Центробанк Кореи откроет возможность зачислять сдачу от покупок непосредственно на банковские счета".

У нас пока сводится к округлению до рубля. Меня откровенно ненавидят по ту сторону, когда я отсыпаю копеек до полной суммы, подлежащей к оплате по счёту.
А Южной Корее до безмонетного существования осталось три года.
У нас к этому времени даже биметаллическую серию "Российская Федерация" ("Регионы РФ") закрыть не успеют.
Хотя выпуск памятных монет может быть продолжен даже в безмонетном обществе. Просто в качестве приятных глазу сувениров.

---

Лев Кузьмин - Ранний Экспресс

Невзирая на то, что писательскую часть жизни Лев Кузьмин провёл в огромном городе, место действия большинства его произведений происходит в небольших сёлах или деревеньках. Именно врезавшиеся в детстве воспоминания о деревянных домах, лесных тропинках и колхозных полях сформировали его героев - сельских мальчишек и девчонок, прекрасно ориентирующихся в лесу и разбирающихся в малейших деталях жизни деревни. В них органично сплетены любовь к родным краям и страстная тяга к дальним землям, картинки из которых предстают перед ними на страницах журналов и книг.

Сборник рассказов и повестей "Ранний Экспресс" создан в том же ключе. Рефреном к нему может идти песня "На дальней станции сойду..." С поездами мы встречаемся в самом первом рассказе, когда на дальнюю станцию родного посёлка выходит молодая девчонка - ученица ленинградского техникума. Но главным героем здесь будет мальчишка, глазами которого описаны и столичная гостья, и окружающий мир тихих летних дней, и страницы книги сказок, привезённой в подарок. Цепочка рассказов предваряет путь читателя к повести, чьё название и вынесено в заглавие. Здесь тоже главный герой - мальчишка. Но его судьба трагичнее. После гибели родителей, предотвративших катастрофу на железнодорожном разъезде, он оказывается в интернате, среди детдомовских. Но он среди них чужой, ведь у него есть свой дом на том самом разъезде. И есть воспоминания о днях, проведённых там. Яркими картинками прошлого перемежается тоскливое настоящее, но именно это переплетение позволяет герою стать своим в чужой среде и выводит к неожиданному, но тёплому будущему. В книге нет глобальных исторических событий, но рассказано о людях, о их взаимоотношениях, о поддержке, о том, что и сделает маленьких героев рассказов и повестей настоящими людьми, достойными оказаться на книжных страницах.

---

Покинул наш мир Анатолий Алексин.
Я давно уже не следил ни за ним, ни за его книгами.
Меня нельзя записать в поклонники его творчества, но так как всю жизнь предпочтение отдаю детской литературе, с его книгами, конечно же, знаком.
Мне не нравились его герои. Все до одного они у него прилизанные и лаковые. Без пылинки на ботинке.
Такие не то что в носу, и в ухе ковыряться не станут.
И речь у них плавная, напоминающая лозунги. Я бы в жизни не смог так говорить.
И даже если по сюжету нужен хулиган, то он не отбирает мелочь у малышей и не бьёт слабаков за школой. Он даже не пьёт пиво и не курит. Он просто подшучивает над другими так, что те стесняются ему ответить. Будто не существует в мире злобной угрюмой шпаны, а есть такой весь из себя бунтарь-одиночка. И школьная жизнь - ну прям декоративная раскрашенная шкатулка, которая иногда становится даже музыкальной.

Но вот чего у Алексина НЕ отнять, так это того, что он берёт и ставит перед лаковым героем проблему. Сложную. Такую, которую и нормальный взрослый решит не всегда.
И лаковый герой скрипит, страдает, меняется (оставаясь лаковым и не приобретая пылинки на ботинки), но в конце принимает важное решение, которое проблему решает.
И это здорово.
Потому что проблему юный читатель может и не понять. Пока не вырастет до взрослого состояния и не столкнётся с подобной.
И вот тогда реальный читатель... далеко не лаковый, в рваных ботинках, со шмыгающим носом, с мрачными мыслями в голове, где дуют ветра тревоги, с косноязычной речью и вялыми мозгами... он тоже решает эту проблему. Быть может, в том числе и потому, что когда-то прочитал, как решил эту проблему кто-то другой, донельзя на него непохожий.
В этом ценность произведений Анатолия Алексина.

Наверное, мне больше всего запомнилась "Очень страшная история..." Теперь я думаю, что у этого названия двойное дно. И страшна история не потому, что героям довелось оказаться в страшном месте, а то, что в страшное место их целенаправленно завёл один из них. И неприятно, а может быть даже и страшно было размышлять, что же теперь с ним таким вот делать. Как дальше-то жить в одном с ним мире?

Оказывается, писатель уехал из страны в 1993 году.
На мой взгляд, решение мудрое.
Он как-то сразу ухватил, что кончилась та страна, где хотя бы теоретически могли жить те лаковые герои, поступками которых он учил жизни реальных детей.
А "Брат" и "Брат-2" он бы сочинять не стал.